О чем думала королева? - читать онлайн книгу. Автор: Павел Амнуэль cтр.№ 67

Взирая с грустью затаенной

И затаив немой укор,

Возможно ли не быть влюбленной?

Но ты проходишь, удаленный,

И шаг – увы! – твой слишком скор,

О, юноша лавророжденный!

Ах, бедной деве исступленной,

В тебе встречающей отпор,

Возможно ли не быть влюбленной?!

Тобой навек завороженной,

Той, в чьей душе горит костер,

О, юноша лавророжденный,

Возможно ли не быть влюбленной?!

А вот когда он снова пришел в российское консульство, атмосфера общения оказалась столь теплой и семейной, что его даже угостили чашечкой кофе!

И какой-то очень обаятельный чиновник сообщил ему, что российский консул в Марокко лично посетил его двоюродного дядю в Маракеше! И передал не только приветы от страдающего под гнетом тель-авивских ястребов племянника, но и буханку московского хлеба с баночкой красной икры.

– Какому маракешскому дяде? – искренно удивился Мотя.

– А такому! – ответил обаятельный чиновник и рассказал, что дело Моти рассмотрено весьма внимательно и, естественно, его генеалогия была проверена до седьмого колена, прежде чем было принято решение дать ему визу в Россию.

– Но я не знаю ни про какого дядю в Марокко! – повторил Мотя.

– Это неважно, – улыбнулся обаятельный чиновник. – Главное, что мы о нем знаем… Наши люди его разыскали, нашли с ним общий язык («не арабский», – улыбнулся чиновник), и теперь мы готовы будем принять его с хлебом и солью, если он захочет навестить вас в вашей новой московской квартире.

– Где?! – не сдержал удивления Мотя.

– А на Осеннем бульваре, – спокойно сообщил чиновник. – Именно там Моссовет выделил жилье будущим молодоженам.

И добавил в заключение, уже вставая, и показывая этим, что прием окончен:

– Ключи от квартиры, где, как говорят у нас в России, в буфете на тарелочке с голубой каемочкой лежат деньги на первое время, вы получите в ЗАГСе в момент регистрации брака с Екатериной Масловой. Билет на самолет до Москвы – завтра, здесь. Зайдите часика в два, сразу после обеда…

У себя в номере Мотя, словно щенок, спущенный с поводка, прыгал, играл на какой-то свистульке и распевал песни.

Вдруг в дверь постучали. Когда Мотя ее открыл, на пороге стояла скромно, но очень изящно одетая китаянка. Потупив глаза, она молчала. «Губы ее нежнее роз, а уста ее слаще меда», – почему-то мелькнуло в голове у Моти.

При виде столь совершенного образца покорности и смирения, Мотя подумал, что, вероятно, своим шумом он помешал этой фее преуспеть в усвоении какой-нибудь копенгагенской трактовки квантовой механики, и она пришла просить его вести себя тише.

Раскаиваясь в собственной распущенности, Мотя, тем не менее, спросил, как зовут мисс и не откажется ли она поужинать вместе с ним?

Мисс Ли Кэни, как оказалось, вовсе не была в претензии к Моте за его шумливость, а поужинать не отказалась, поскольку действительно забыла о еде при подготовке вопросов к завтрашнему зачету по теории вероятностей. Мотя воодушевился, сказав, что в этих вопросах он знает толк и сейчас же поможет ей!

Ужин заказали прямо в номер, и тут же присели на краешек кровати, чтобы рассмотреть распределение Стьюдента в контексте вероятностной гипотезы Менделя…

И как-то так получилось, что Мотя ее поцеловал и лег с нею рядом. А она, увидав, что он в силе к делу уже приступить, и весь полон желанья, приподнявши его, – ведь он лежал на боку, – ловко легла под него и навела его на ту дорогу, которую он до сих пор отыскивал…

Но тут зазвонил телефон! Мотя взял аппарат и на дисплее увидел – это звонок от Кати!

– Да, Катя!

– С тобой все в порядке?

– Конечно! А ты?

– Я в порядке, но очень боюсь за тебя!

– Не стоит, родная…

– Смотри! Консула слушай и дверь на запоре держи!

– Доркону привет!

– И тебе от него! И до встречи…

– До встречи, родная…

Мотя смутился, положил телефон и хотел было взяться за тетрадь, но мисс Ли Кэни, его удержавши, сказала: «Вот что еще нужно тебе, Мотя, узнать. Я ведь женщина с опытом, а Катя девица. Давай я тебя научу…»

Но Мотя только руками взмахнул и подальше отсел. И Ли Кэни грустно вздохнула, оправила юбку и ушла…

Если бы Мотя знал, от какой опасности его спас Катин звонок, он бы, наверно, совершил хадж в городок Баддек на острове Кейп Бретон у побережья Канады, где похоронен изобретатель телефона Александр Грехэм Белл!..

Что же сильнее над нами: страсть или привычка?

Или все сильные порывы, весь вихорь наших желаний

и кипящих страстей – есть только следствие

нашего яркого возраста и только по тому одному кажутся глубоки и сокрушительны?

Н.В. Гоголь

После отъезда Моти в Америку Катя продолжала и «пасти своих барашков» в гимназии, загружая в их головы непонятную латынь – «морулы, бластулы, гастулы» и водить туристические группы, рассказывая любопытствующим об образцах окаменевшего леса в Этнографическом музее. Насыщенный трудовой день приносил усталость, но это ей сейчас и было нужно – оставшись без Моти, она не знала, чем заполнить время ожидания, когда ее не поглощала работа. Всех мужчин избегала она – и среди окружающих людей, и среди музейных богов, любя свою девичью жизнь.

А по вечерам она занималась с Камо. Он уже освоил классический курс гимназии по литературе и бился с собой за то, чтобы освоить и физику. Она давалась ему труднее, да и Катя немногим могла помочь – она сама знала физику плохо. Но Камо нашел выход – он садился рядом с Катей у монитора и Катя искала разные образовательные сайты в Интернете или ставила какой-нибудь диск с анимационными обучающими программами.

И только ночью, лежа с открытыми глазами, вспоминала она даже не самого Мотю, а тот поцелуй, который она ему подарила у Доркона. Сладко тогда становилось душе, и хотелось мгновение это продлить, а тут дрема туманила разум и кто-то другой, не Мотя уже, властно ее обнимал, иные уже приносили подарки, иные ж много богатых даров обещали…

И еще грезились ей какие-то городские картины – солнце грело, трава, оживая, росла и зеленела везде, где только не соскребли ее, не только на газонах бульваров, но и между плитами камней, и березы, тополи, черемуха распускали свои клейкие и пахучие листья, липы надували лопавшиеся почки; галки, воробьи и голуби по-весеннему радостно готовили уже гнезда, и мухи жужжали у стен, пригретые солнцем…

И саму себя она видела – в ярко-желтом шелковом платье с черной бархатной отделкой. Что было дальше – она не помнила, ибо сон, когда он овладевал ею, бывал глубоким и долгим, и вырывал ее из сладкого забытья только пронзительный, как свист бормашины, писк будильника, или ощущение настойчивой ласки теплого и шершавого языка Камо, лизавшего ее руку, случайно свесившуюся с края кровати.