Снова осень: он это понял по тому, как Торри прыжками ворвался в дом, внеся с собой свежий морозный сквознячок. Осень впиталась в каждый завиток его черной шерсти. Мелкие листочки прилипли к темным ушам и к морде, слетали с белого пятна на груди и с хвоста, которым он радостно вилял. Пес насквозь пропах осенью.
Мартин Кристи сел в постели и протянул вниз тонкую бледную руку. Торри залаял, щедро вывалил наружу розовый взволнованный язык и принялся возить им по тыльной стороне руки Мартина. Лизал ее как леденец.
— Это из-за соли, — пояснил Мартин, когда Торри запрыгнул к нему на постель. — А ну-ка назад, — остановил он пса. — Мама не любит, когда ты сюда влезаешь. — Торри прижал уши. — Ладно уж… — смилостивился Мартин. — Так и быть, на минуточку.
Торри согревал худенькое тело Мартина собачьим теплом. Мартин с удовольствием вдыхал свежий песий запах и трогал раскиданные по одеялу палые листья. Мама разворчится — ну и пусть. Ведь Торри только-только родился. Явился на свет заново прямо из нутра осени, из резкого морозного воздуха.
— Что там на улице, Торри? Расскажи.
Растянувшись на одеяле, Торри рассказывал. Устроившись рядышком, Мартин узнавал про осень — как это бывало раньше, до того как болезнь уложила его в постель. Теперь с осенью его связывали только этот минутный холодок, шерсть с запутавшимися в ней листьями, сжатый собачий отчет о минувшем лете — осень, переданная по доверенности.
— Где ты сегодня был, Торри?
Но отвечать Торри было незачем. Мартин знал и так. Через отягощенный осенью холм, оставляя следы лап на ярком ворохе листвы, туда, где в Барстоу-парке слышались возгласы детей, катавшихся на велосипедах и роликовых коньках, — туда мчался Торри с восторженным лаем. И мчался дальше — в город, где раньше, в темноте, пролился дождь и грязь бороздили колеса автомобилей, — прошмыгивая между ног прохожих, делавших закупки на уик-энд. Туда Торри и устремлялся.
Но куда бы Торри ни устремлялся, Мартин тоже мог побывать там: Торри неизменно оповещал его обо всем своей шкурой, разной на ощупь — шерсть казалась то жесткой и плотной, то мягкой, бывала мокрой или сухой. И, лежа с Торри в обнимку, Мартин мысленно прослеживал весь его путь через поля, через тускло отсвечивающий ручеек, через мраморное пространство кладбища и по лугам к лесу: где бы ни происходили буйные осенние забавы, всюду Мартин мог теперь побывать с помощью своего посланца.
Снизу послышался сердитый голос матери.
И ее скорые сердитые шажки по ступеням лестницы из холла.
Мартин отпихнул собаку:
— На пол, Торри!
Торри скрылся под кроватью как раз перед тем, как дверь отворилась и мама вошла, быстро окинув спальню голубыми глазами. В руках она крепко держала поднос с салатом и фруктовыми соками.
— Торри здесь? — строго спросила она.
Торри выдал себя постукиванием хвоста о половицу.
Мама резким движением опустила поднос:
— Не пес, а одно несчастье. Вечно все переворачивает вверх дном и везде роется. Утром забрался в сад к мисс Таркин и выкопал целую яму. Мисс Таркин в бешенстве.
— Ох, — выдохнул Мартин.
Под кроватью было тихо. Торри знал, когда затаиться.
— И это не в первый раз, — продолжала мама. — На этой неделе яма уже третья!
— Может быть, он чего-то ищет.
— Ерунду ищет! Надоел со своим любопытством. Всюду сует свой черный нос. С утра до ночи!
Из-под кровати донеслось мохнатое пиццикато хвоста. Мама невольно улыбнулась.
— Вот что, — заключила она, — если он не перестанет рыться в чужих дворах, мне придется держать его взаперти.
Мартин широко раскрыл глаза:
— О мама, нет-нет! Не делай этого! Тогда я ни о чем не буду знать. Ведь он мне обо всем рассказывает.
— Правда, сынок? — смягчилась мама.
— Конечно. Торри бывает везде, а когда вернется, рассказывает обо всем, что случилось, — до последней мелочи!
Мама холодной рукой дотронулась до головы сына:
— Я рада, что он тебе рассказывает. Рада, что он у тебя есть.
Оба немного посидели молча, думая о том, каким никчемным оказался бы минувший год без Торри. Еще два месяца, подумал Мартин, полежать в постели, как сказал доктор, и он встанет на ноги.
— Сюда, Торри!
Мартин с побрякиванием закрепил на Торри особый ошейник — с надписью, выведенной на жестяном квадратике:
«МЕНЯ ЗОВУТ ТОРРИ. НЕ НАВЕСТИТЕ ЛИ ВЫ МОЕГО ХОЗЯИНА — ОН БОЛЕН. ИДИТЕ ЗА МНОЙ!»
Надпись действовала. Торри каждый день отправлялся с ней на прогулку.
— Мама, ты выпустишь его из дома?
— Да, если он будет вести себя хорошо и перестанет рыть ямы!
— Он перестанет — правда, Торри?
Торри залаял.
Слышно было, как Торри с тявканьем уносится вдоль по улице в поисках гостей. Мартина лихорадило: с расширенными глазами он сидел, подпертый подушками, и прислушивался, следуя мысленно за собакой — все быстрее и быстрее. Вчера Торри привел за собой миссис Холлоуэй с Ильм-авеню: она принесла в подарок книгу; позавчера Торри стоял на задних лапках перед мистером Джейкобсом, ювелиром. Мистер Джейкобс наклонился и, близоруко прищурившись, вгляделся в надпись на бирке; конечно же, он явился, шаркая ногами и пошатываясь, поприветствовать Мартина.
Сейчас, дымным полднем, Мартин слышал, как Торри возвращается домой, заливаясь на бегу лаем.
Вслед за ним слышались легкие шаги. Кто-то осторожно позвонил в звонок на входной двери. Мама открыла. Раздались голоса.
Торри метнулся наверх, вскочил на постель. Мартин с разгоревшимся лицом возбужденно подался вперед — увидеть, кто придет к нему на этот раз.
Может быть, мисс Палмборг, или мистер Эллис, или мисс Джендрис, или…
Гостья поднималась по лестнице, разговаривая с мамой. Молодой женский голос, перебиваемый веселыми смешками.
Дверь распахнулась.
К Мартину пришли.
Минуло четыре дня, в которые Торри исправно нес свою службу: утром, днем и вечером докладывал о температуре воздуха, о состоянии почвы, об окраске листвы, о количестве осадков и, самое главное, приводил с собой гостей.
В субботу снова пришла мисс Хайт. Это была молодая красивая женщина, смешливая, с блестящими каштановыми волосами и легкой походкой. Она жила в большом доме на Парк-стрит. За месяц она пришла в третий раз.
В воскресенье приходил его преподобие Волмар, в понедельник — мисс Кларк и мистер Хендрикс.
И каждому посетителю Мартин подробно объяснял про свою собаку. Как весной от Торри пахло дикими цветами и свежей землей; как летом он был насквозь пропитан сухим солнечным теплом, а теперь, осенью, приносил спрятанным в шкуре целый клад золотых листьев — Мартину на исследование. Торри показывал, как это делается, перевернувшись на спину и дожидаясь осмотра.