Танцующая в Аушвице - читать онлайн книгу. Автор: Паул Гласер cтр.№ 30

И я прорабатываю план побега дальше.

В воскресенье, когда у отца есть часы отдыха, я снова навещу его и во время прогулки за территорией лагеря попытаюсь передать ему деньги, подробную карту местности, волчье дерьмо и паспорт. Все это будет спрятано в свернутый свитер — на холодную ночь — и какую-нибудь еду. Спрятать надо тщательно, поскольку все передачки внимательно досматриваются на охране. У заключенных нет специальной лагерной робы, они ходят в обычных синих комбинезонах — такие носят все крестьяне, поэтому нет нужды приносить отцу одежду для побега. В воскресенье я заночую в гостинице в Зволле и в понедельник утром заберу отца. Надеюсь, все получится.

Когда в тот день к нам заходит Кейс, он застает меня в глубокой задумчивости. Он спрашивает, что случилось, и я рассказываю ему о своем плане. Кейс тут же вызывается помочь.

— Я знаю, где добыть паспорт для твоего отца, — говорит он. — У меня есть на примете один шоферюга, который за триста гульденов готов толкнуть свой паспорт. Ну и еще пятьдесят гульденов мне за хлопоты, потому что я сейчас сижу в жуткой заднице.

И мама выдает ему очередные 350 гульденов. Однако, как ни странно, Кейс приносит паспорт в тот же вечер. И предлагает вести машину, на которой мы подберем отца возле узкого мостика. Я с радостью соглашаюсь, поскольку вместе мы вызовем меньше подозрения, чем одинокая женщина за рулем в лесу. И вот 1 октября 1942 года мы с Кейсом едем к лагерю и уже на местности оттачиваем все детали предстоящего побега. В мелочах продумываем, кто что делает и в какой момент…

Но тут наше везение заканчивается и разражается катастрофа. У отца 4 октября день рождения, и мы (мефрау Ван Морсел и Лиа Донкерс) шлем ему в лагерь поздравительную телеграмму. В тот же вечер к нашему ужасу телеграмма возвращается назад нераспечатанной. На ней стоит штемпель “Адресат выбыл в неизвестном направлении”.

Кейс берется на следующее утро поехать в лагерь и все там разузнать. 5 октября, в понедельник, он отбывает в Хейно, не забыв прихватить еще 200 гульденов моей матери. Спрятав на себе отцовское удостоверение личности, он отправляется в путь. По приезде в Хейно он выясняет, что в ночь с 3 на 4 октября эсэсовцы убрали из лагеря заключенных.

Через два года после разговора с бабушкой Ио я оставляю свой автомобиль на парковке в Брюсселе и направляюсь ко входу в главное здание Европейской комиссии. Это большое офисное здание современной постройки расположено на Ветстраат [43] . Вот оно — сердце Евросоюза, думаю я, отмечаясь на пропускном пункте. Организация, директором которой я являюсь, подала заявку на финансирование инновационного проекта. Меня пригласили защитить проект перед директором департамента и сотрудниками, курирующими это направление. Чтобы увеличить шансы на выдачу субсидии, я договариваюсь о встрече еще и с представителем комиссара Европейского союза. Так я рассчитываю заручиться не только административной, но и политической поддержкой проекта.

Разговор с директором проходит успешно, и после него меня принимает член кабинета комиссара. К моему удивлению, у него такая же фамилия, как и у меня. Фамилия, не слишком распространенная в Нидерландах, причем он тоже голландец. Когда мы знакомимся, он читает на визитке мое имя, и его тоже охватывает любопытство. Отклоняясь от темы встречи, он сразу же начинает выяснять, есть ли у нас общие корни.

— Меня зовут Рене, — между делом представляется он.

— Как моего брата, — тут же реагирую я, и мы, не сговариваясь, переходим на “ты”. Пытаемся выяснить, являемся ли мы — пусть даже дальними — родственниками. Кузены и кузины, дяди и тети — вспоминаем всех, но чье бы имя ни называлось, мы не находим точек соприкосновения. Но Рене не сдается.

— А ты случайно родом не из Неймейгена? — спрашивает он.

— Лично я — нет, — отвечаю я. — Но мой отец и его сестра жили там со своими родителями.

— Ну вот! Тогда мы точно одна семья, — радуется он. — Все мои тоже из этого города.

Мы говорим еще целый час, но, кроме Неймейгена, больше ничего, объединяющего нас, не находим. До предмета моего посещения мы так и не добираемся и договариваемся встретиться еще раз через месяц. За это время он изучит мой проект.

Спустя месяц я снова приезжаю в Брюссель. Рене радушно приветствует меня и выкладывает все с порога. Вместе со своим отцом они снова просмотрели все ветви семейного древа и все-таки нашли точки соприкосновения. Знаю ли я тетушку Розу из Стокгольма, спрашивает он. Вот оно — связующее звено! Оказывается, его отец и тетушка Роза — кузен и кузина. Значит, и мой отец — кузен его отца, говорит он. Но мой отец никогда не рассказывал мне, что у него есть двоюродный брат или сестра. Некоторое время мы еще болтаем на семейные темы, это его очень интересует. А потом, после окончания деловых переговоров, мы вместе идем обедать.

Мы оба рады, что обрели новых родственников. Выходит, что он и я, мы оба принадлежим к одному роду. Получается, мы троюродные братья. Несмотря на то, что я считаю это весьма отдаленным родством, открытие меня радует. Рене воспринимает это несколько иначе. Весть о нашем новоявленном родстве он принимает близко к сердцу, рассказывает мне о своих еврейских корнях и о том, что почти все ветви его семьи были уничтожены во время войны. Он перечисляет мне имена сестер и братьев своих родителей, имена их детей. Повезло лишь его родителям. В то время они жили в Голландской Ост-Индии, а там никто не преследовал голландцев еврейского происхождения.

Для Рене я оказался первым Гласером, с кем он столкнулся в своей жизни. И он был счастлив обрести нового члена семьи, хотя родство наше довольно далекое. Он даже смущает меня своей искренней радостью. Семья моей жены насчитывает множество племянников и племянниц, их сотни. С некоторыми из них мы даже дружим, но среди них нет ни одного троюродного брата и ни одной троюродной сестры. Едва ли у меня могут с ходу вспыхнуть родственные чувства по отношению к столь дальнему родственнику, но Рене — такой симпатичный парень, и мне вполне понятен его энтузиазм. Может, со временем и я полюблю его как брата, думаю я. Я возвращаюсь в Нидерланды с одобренным запросом на субсидию в кармане. Мы с Рене договариваемся не терять друг друга из виду.

Дома я продолжаю размышлять о брюссельской встрече. И не столько о вновь обретенном троюродном брате, который готов воспринимать меня как ближайшего родственника, сколько о его еврейских корнях. Медленно до меня доходит, что его погибшие родственники — это же и мои погибшие родственники. Может, меня это не столь уж и трогает, но для моего отца дело обстоит совсем по-другому. Все эти люди — его кузины и кузены, тети и дяди, с именами, лицами, характерами. Он помнит их по семейным праздникам, по Неймейгену, где все они раньше жили. Мой отец был когда-то чемпионом провинции Брабант по шахматам, и как-то он рассказывал мне, что в шахматы его научил играть один из его двоюродных братьев…