Он зашагал к морю, увязая в песке. Десмонд неуклюже
последовал за ним, даже не оглянувшись посмотреть, следует ли за ним его
злополучное имущество. Разумеется, следует! Куда ж ей еще деваться? Да, и ему
от нее теперь уже не избавиться…
Там, на берегу незамерзающей Басурманки, увидев до смерти
перепуганного Олега и почти плачущего от отчаяния Клима, Десмонд испытал прилив
такого облегчения, что ему показалось, будто и не было никакой баньки, один
лишь морок метельный, шутки нечистой силы, которая накануне Рождества буйствует
неудержимо. Однако зоркий глаз Олега сразу приметил неладное, а потому после
первых объятий, перемежавшихся с крепкими проклятиями, он с тревогой спросил:
– Что с тобой? Где был ты и что делал? Вид у тебя такой,
словно нечистое содеял! Успокойся и не дрожи. Э, да ты замерз! А где тулуп?
Десмонд скрипнул зубами. Тулуп остался в баньке, а рядом с
ним… Конечно, можно было отовраться. Однако воспоминание о крике, полном ужаса,
о черных от страха глазах помешало Десмонду солгать. Торопливо он выложил все,
что с ним случилось нынче ночью, и ощутил облегчение, словно сбросил часть
ноши.
Против ожидания Олег не ужаснулся, а только удивился
безмерно.
– Суров твой нрав, и на расправу ты прыток, – пробормотал
Олег, недоверчиво разглядывая своего родственника. – И что же теперь делать
будем?
– Там мой тулуп, – вздохнул Десмонд. – Если полиция начнет
искать…
– Милый, ты забыл, где находишься? – похлопал его по плечу
Олег. – Ну какая тут полиция? К тому же убитый явно крепостной.
– А если твой кучер проговорится: мол, я заблудился где-то
тут в то время, когда приключилось убийство? И кто-нибудь свяжет концы с
концами?
– Россия, брат, тебе не Англия, – ласково, будто
несмышленому ребенку, сказал Олег. – У нас закон – царская да господская воля.
Даже если Клим спьяну скажет, что видел, как ты мужика пристукнул, то против
его слова будет мое, слово дворянина, а оно вдесятеро стоит.
В словах Олега было столько уверенности, что Десмонд понял:
бояться ему нечего. Можно было уезжать. Олег, ободряюще похлопав его по плечу,
двинулся к возку. Десмонд поплелся за ним, то и дело оглядываясь. Вдруг
представилось, как она очнется… Решит, что любовник ей привиделся, а тот, кто
валяется рядом, взял ее силой. А в отместку она его…
Олег оглянулся. Усмехнулся:
– Девку жалко? Ну, грехом с нею спознался, грехом и
расстался.
– Она ведь подумает, что сама того негодяя прикончила, –
убитым голосом сказал Десмонд.
– Ничего, он получил за дело, – бодрясь отозвался Олег. –
Надо надеяться, очнется девка скоро, и у нее хватит ума убежать да язык за
зубами держать, что бы она ни подумала. Небось спишут на какого-нибудь лихого
человека. Мало ли их по лесам здешним бродит! Скажи, Клим, – обернулся он к
кучеру, – мы на чьих землях сейчас?
Клим напряженно растянул губы в улыбке, и Олег расхохотался,
сообразив, что, забывшись, продолжал говорить по-английски. Повторил вопрос – и
Десмонд увидел, как вдруг помрачнело лицо неунывающего кузена.
– Что такое? Ну, что он тебе сказал?
– Да так, пустое! – отмахнулся Олег и полез в возок.
– Что тебе кучер сказал? – резко повторил вопрос Десмонд и,
увидев, как вильнули в сторону глаза кузена, пригрозил: – Клянусь, не
переведешь его слова – с места не сойду, пока не узнаю, в чем дело!
– Никакого дела и нет, – пожал плечами Олег. – Просто Клим
сказал, что земли бахметевские, а я Бахметевых на дух не переношу.
– За что ты их не переносишь? – не унимался Десмонд.
– Ну, сам граф Бахметев, покойный, был человек отменных
качеств, о нем никто никогда слова недоброго не сказал. Но сейчас здесь всем
заправляет его младший брат, а он в семье – паршивая овца. Имение-то
унаследовала дочь Бахметева, но в права через какое-то время вступит. Так
знаешь, что говорят по соседству? Мол, не доживет Марина Дмитриевна до того
возрасту, непременно ее дядюшка изведет, чтобы самому заграбастать наследство.
Всем известно, в каком черном теле он племянницу держит. Девка на выданье,
однако ж на балы или в гости ее не вывозят, и сам барин у себя никого не
принимает. Скуп, как… – Олег махнул рукой. – И слухи идут по губернии о его
бесчинствах над крепостными. Женат он на самом уродливом создании в мире, да и
сам жуткий урод. Женщин и девок запирает в свой гарем. А прислуживает ему
любимчик его, палач домашний, Герасим.
– Герасим? – задумчиво повторил Десмонд. – А не знает ли
Клим, каков он собою? Не таков ли – кряжистый, широкоплечий, руки чуть не до
земли висят, черная борода и маленькая голова? Ну-ка, расспроси кучера.
Олег послушался – и через несколько слов всплеснул руками:
– Ну истинный портрет! Именно таков и есть Герасим, как ты
описал.
– Значит, его я и убил… – медленно проговорил Десмонд.
Огромная тяжесть налегла ему на сердце. Нет, не призрак
убитого явился ему – судя по всему, тот был негодяй отъявленный, смерть коего
будет для его жертв радостью. Но… кого сочтут убийцею, вот в чем вопрос!
– Да не тревожься ты так, – Олег заглянул кузену в лицо. –
Может, успеет она убежать, прежде чем их с Герасимом обнаружат.
– А что проку? – в отчаянии воскликнул Десмонд. – Ты не
знаешь женщин? Кто из них сможет держать язык за зубами? Она непременно
проболтается какой-нибудь подружке, та – другой подружке… Ей же смерть грозит!
– Эка ты напридумывал страстей! – пожал плечами Олег. –
Главное, чтоб очнулась девка вовремя, а уж там, чай, сообразит язык прикусить.
Десмонд нервно схватил ком снега, растер им лицо. Снег мигом
обратился в воду. Да и сердце его горело, ныло от непонятной тревоги. Хотя… Ну
что ему в той незнакомке? Губы у нее были сладкими, как вишни… Ну и что?
– В обмороке она глубоком! – вскричал Десмонд, обращая на
Олега столь сердитый взгляд, словно тот был виновен в случившемся. – Я видел
такое, знаю – сутки пребывать в нем можно, а то и больше. Нет, найдут их рядом,
и ее обвинят в убийстве. Эх, если б увезти ее, спрятать… – Он с мольбой сжал
руку Олега. – Позволь забрать ее в Чердынцево. Я в долгу не останусь!
Лицо Олега вспыхнуло было оживлением, да тут же и погасло.