Гебдомерос - читать онлайн книгу. Автор: Елена Тараканова, Джорджо де Кирико cтр.№ 3

Сделай из рук моих весла, а из кос моих снасти,

Чтобы огромные черные рыбы не могли пожрать тебя

В глубине темных вод.

К счастью, тревожное состояние Гебдомероса в тот день длилось не долго, поскольку вскоре в тридцати шагах от себя он увидел рыбака, спокойно чинящего весла возле лачуги, распахнутые двери которой прежде скрывали его из виду. Этот эпизод отозвался в душе Гебдомероса смутной печалью, смешанной с разочарованием. Казалось бы, следовало радоваться тому, что рыбак не был съеден огромными черными рыбами в глубине темных вод и спокойно приводил в порядок весла у дверей своей лачуги. Но такова уж человеческая натура: она жаждет драм и трагедий. Мы всегда испытываем чувство разочарования, когда, приблизившись к месту скопления народа, убеждаемся в том, что это всего лишь толпа любопытствующих, окружившая продавца самописных ручек, в то время как издали нам виделась ужасная катастрофа с разбитыми вдребезги машинами и человеческими жертвами; то же чувство испытываем мы, когда наблюдаем, как два субъекта, жестоко оскорблявших друг друга, разрешают свой спор без драки, лишая нас зрелища грубой схватки, на которые так щедр американский кинематограф и, увы, столь скуп европейский. [5] Размышляя над этим, изучая и анализируя состояние своей души, Гебдомерос испытывал такое острое чувство стыда, какого не знал прежде. В гостиницу на ужин он отправился пунцовый, словно невинная девочка, которая, преследуя бабочку, оказалась в кустарнике и столкнулась со взрослой особью мужского пола; особь же эта, согнув и раздвинув колени, опираясь ягодицами на икры ног, готовилась справить нужду столь же внезапную, сколь и естественную.

Ужин в маленьком, выложенном галькой гостиничном садике, в компании двух похожих на сатиров бородатых особ, в белых, слегка грязных и мятых жилетах, с причудливыми брелоками на цепочках от часов, прошел весьма тоскливо. Один из них признался, что имеет обыкновение ночью просыпаться от голода; по этой причине он приучил горничную, когда та по вечерам готовит ему постель, ставить на комод полную кружку молока, и, прежде чем улечься и уснуть, он брал эту кружку, словно ритуальное возлияние, подносил к губам и залпом выпивал. Другой, который, несмотря на свой преклонный возраст, был еще более невежественным, чем первый, рассказывал, как он летней порой, когда город пустел (поскольку жители, спасаясь от жары, уезжали в деревню или на море), еженощно прогуливался вдоль аллеи апельсиновых деревьев в обнимку с двумя девицами легкого поведения. Рассеянно слушая эти разговоры, Гебдомерос пытался воссоздать картину, едва брезжащую в его памяти. Ему смутно припомнилось помещение без вида на море, куда свет проникал из единственного, но огромного выходящего на север окна, благодаря чему комната своим студийным освещением напоминала ателье художника; из окна видны были расположенная вдалеке пологая гора, противоположный склон которой спускался к заливу, и растущие у ее подножия деревья, в основном пинии. От сильных ветров, часто дувших с моря, они согнулись в позах эксцентричных танцовщиц; их вид забавно контрастировал с абсолютным покоем, царившим вокруг. В прозрачной атмосфере этого прекрасного осеннего дня несчастные пинии обречены были на чистилище вечной непогоды; за деревьями (в северной, прямо противоположной морю стороне) сиял своей швейцарской чистотой горизонт. И тогда Гебдомерос вспомнил Базель, мосты через Рейн, катящий изумрудного цвета барашками свои быстрые воды, и величественные горы вдали, возносящие к небу свои сверкающие на солнце снежные вершины. Внизу же находились пещеры, знаменитые тем, что в них обитали герои. Воинственные бахвалы в молодости, на закате жизни, приближаясь к порогу сладостного царства Вечности, они становились мудрецами и поэтами, и тогда беззастенчиво, как свойственно представителям мужского пола, питающим любовь к себе подобным, принимались обучать своих племянников изготовлению горьких лекарств из толченых трав и игре на лире, огромной и тяжелой, словно маленький собор. Осень оголила вековые деревья, и все же над горизонтом, на всем его протяжении, стоял гул вечности.

У святилищ, где под сохранившимися в неприкосновенности камнями, окончательно отсырев, покрывалось ржавчиной священное оружие Геркле, [6] несли стражу бородатые воины с прекрасными мужественными лицами. Вдоль кирпичных стен, на той стороне, куда не проникали солнечные лучи, вился плющ и зеленел мох. Это было время, когда повар Вальтадор извлекал из сундуков спрятанные туда на лето пересыпанные нафталином ковры и принимался выбивать их…

Ветры с моря

Прекрасные храмы

Летняя вечерняя

Пора.

Подходило к концу жаркое лето, время вечерних трапез на пляже. Гебдомерос помнил те ужины и то, как купальщики, поев на гнилой султанке и отравившись, всю ночь корчились от мучительных колик на нагретых летним зноем подушках в своих гостиничных номерах, где воздух был пропитан запахом линолеума и плохо вымытых общественных туалетов; а за открытым окном, внизу, в темноте, шумели размеренно бьющиеся о берег волны.

Теперь необходимо было подняться и уйти; эта мысль уже немалое время беспокоила Гебдомероса. Павлины, разгуливающие среди деревьев запущенного парка, волочили по земле свои глазчатые хвосты, душераздирающие крики птиц были вполне созвучны той особой атмосфере, которая окружала фасад вышедшей из моды виллы с длинной верандой, уставленной живыми растениями и искусственными цветами. Итак, главная проблема теперь – уйти. Бывают моменты, когда сделать это можно без труда: например, во время приема, где все приглашенные увлечены беседой и, оживленно жестикулируя, переходят из одной залы в другую, заботясь лишь о том, чтобы проявить свой интеллект и с блеском закончить начатый разговор; в таких случаях затеряться среди гостей и уйти по-английски очень просто; и, напротив, случаются другие ситуации, когда сделать это бывает весьма затруднительно. Так размышлял Гебдомерос, сидя в зале, вдоль стен которой, подобно суровому ареопагу, скрестив на гипертрофированных бюстах свои геркулесовые руки, стояли в позах чемпионов по борьбе, будто перед камерой фотографа, все эти пятидесятилетние дамы полусвета. Их неприязненные взгляды, словно пушки укрепившегося на вражеском берегу подразделения, направлены были на Гебдомероса. Чтобы решиться встать и выйти из этого адского круга, необходимо было иметь такое мужество, каким ни одна человеческая особь не обладает. Гебдомерос поэтому предпочел остаться и сделал вид, что с интересом рассматривает картины и другие произведения искусства, впрочем весьма посредственные, которые знал наизусть, поскольку видел их постоянно. В его памяти возник некогда запечатленный сознанием образ; сумерки, сады в вечерней дымке, артиллерийская казарма, землетрясение, или, как писали газеты, подземный толчок, обитатели квартала, вынужденные проводить ночи на улице, матрасы, в спешке выброшенные из окон и упавшие на центральную площадь рядом со статуей крупного политика в рединготе, держащего в руках каменный свиток с начертанным на нем именем автора монумента и датой создания работы. Кое-кто утверждал, что ожидается появление кометы, а с ней конец света, как, собственно, и предсказывали книги по астрологии. Звучание серенад вблизи некрополей, а затем эти удивительные ночи с каскадом цветов, спускающихся по воде, и морские волны, одна за другой несущие в дар пустынному берегу бесчисленное множество роз; и все это, чтобы в конце концов оказаться в числе прочих пациентов в этом огромном доме из стекла, идеальном убежище для дезертиров. Вероятно, поэтому в ту пору Гебдомерос все ночи проводил сидя на кровати и закрыв лицо руками; а на комоде рядом с трубкой и кисетом догорала свеча, изуродованная восковыми подтеками. Случалось, в такие моменты стена в глубине комнаты раздвигалась подобно театральному занавесу и взору представало зрелище иной раз жуткое, иной раз восхитительное: это был то океан в непогоду со злобными карликами, жестикулирующими и гримасничающими на гребне волны, то полный пьянящей поэзии и покоя весенний пейзаж с плоскими, утопающими в зелени террасами, окружающими скрытую зарослями цветущего миндаля дорожку; по этой дорожке, одетая во все белое, в состоянии отрешенности и покоя медленно следовала прекрасная молодая женщина. [7]