Все. Он больше пальцем не притронется к Одри, на пушечный выстрел к ней не подойдет. Только бы все обошлось, господи! Пусть все обойдется – так же, как с теми же рубинами, которые, по милости божьей, теперь не нужно красть. Хоть небольшое, но все же облегчение. Ограбить Одри после всего, что случилось сегодня на берегу реки, – нет, это было выше его сил.
Итак, решено. К Одри он больше не притрагивается.
Живет здесь монахом до того самого дня, пока не придет пора либо грабить банк, либо уезжать в Альбукерке на сэкономленные деньги. Да, как это ни трудно будет сделать, но необходимо. Подальше, подальше от Одри!
А потом он уедет, и что тогда? Одри поплачет, погрустит, а потом найдет человека, за которого выйдет замуж, – наверняка более достойного ее любви, чем Чарли Уайлд.
Нет. Чарли не мог представить себе Одри в объятиях другого мужчины. Не мог он представить и самого себя без этой девушки. Особенно теперь, когда он лишил ее девственности, сделал ее своей женой в глазах всевышнего.
Что же ему делать? Лучше умереть, чем гореть в этом пламени!
– Добрый вечер, Чарли. Чудесный вечер, правда? При первых звуках мелодичного голоса Чарли едва не грохнулся наземь. Потом повернул голову и увидел ее, стоящую совсем рядом, со своей неотразимой улыбкой на губах. И сердце Чарли вспыхнуло от этой улыбки словно порох – несмотря на то, что минуту назад была дана страшная клятва: всеми способами избегать общения с Одри.
– Добрый вечер, мисс Адриенна.
– Я посижу рядом, не возражаешь?
Чарли учтиво, словно настоящий джентльмен, вскочил на ноги и проворно снял с головы шляпу.
– Конечно, что за вопрос, – ответил Чарли. – Я… Я люблю, когда ты сидишь рядом.
И это было истинной правдой.
Одри легко вспорхнула на изгородь и уселась на верхней жердочке, держась за нее обеими руками.
– Я так рада, что вы будете играть на празднике в методистской церкви, Чарли!
– Что? Да. Да, я тоже рад.
Одри сегодня вечером не походила на саму себя: она была подтянута, сосредоточенна и немногословна – просто чудеса какие-то! Она сидела молча, и с каждой секундой Чарли все больше не хватало ее обычного щебетания.
Потом она вздохнула, и этот вздох пронзил раскаленной иглой сердце Чарли. Он снова почувствовал себя виноватым, нашкодившим мошенником.
– Смотрите, какая луна, мисс Адриенна, – сказал Чарли, продолжая путаться в “вы” и “ты”. – Сегодня, по-моему, полнолуние.
– М-м-м… – рассеянно протянула Одри. – Да, наверное.
Наверное? Ну и ну! Услышать такое от нее, когда речь идет о столь романтическом предмете, как луна? Невероятно!
– А как пахнут магнолии, – брякнул Чарли, тут же мысленно назвав себя последним идиотом.
Одри негромко рассмеялась и заметила:
– Ах, Чарли Уайлд! Какой же вы, однако. Магнолий здесь не найти, хоть три дня скачи во весь опор, я же говорила вам об этом.
Похоже, она, как и Чарли, была не совсем уверена в том, как ей теперь к нему обращаться. Одри посмотрела на Чарли, и что-то странное почудилось ему в ее взгляде. А впрочем, может быть, причиной тому был призрачный свет луны?
Затем Одри снова заговорила:
– Это пахнут яблони.
– Да, конечно, – кивнул Чарли.
Наступило молчание – напряженное и непривычное. Чувствовалось, что им обоим трудно продолжать разговор. События, разыгравшиеся сегодня днем на берегу реки, сковывали их. И Одри, и Чарли заметно нервничали, а молчание все длилось и длилось, и с каждой секундой становилось все тягостнее.
Ему показалось, что он догадался, в чем причина ее сдержанности. “Дело в том, что она ненавидит меня за то, что я с ней сделал”, – подумал он.
Что ж, если это действительно так, ему не в чем упрекнуть Одри. Она имеет полное право ненавидеть его. Чарли скорбно нахмурил брови, а молчание все длилось, длилось и длилось.
– Мне кажется, что из всех генералов на войне лучше всех проявил себя Ли, – наконец сказал Чарли, вновь чувствуя себя законченным кретином. Нашел, называется, о чем говорить с девушкой в такую ночь! – Я знаю, тебе больше нравится генерал Джексон, но я почему-то больше уважаю Ли.
Все это тоскливо и невнятно прозвучало, но Чарли продолжал жевать свою жвачку:
– Ведь что ни говори, а именно Ли командовал тогда в битве при Аппоматоксе. Я это хорошо помню, ведь мы были тогда на этом фронте. Как ты думаешь, Ли – хороший, генерал?
– Наверное.
Черт побери! Опять это равнодушное – наверное! Впрочем, черт с ним, с этим генералом Ли! Чем бы ему расшевелить внезапно оледеневшую мисс Адриенну Хьюлетт?
Чарли сидел, подперев голову руками, а в голове, быстро сменяя одна другую, неслись какие-то беспорядочные мысли. Еще один портрет в генеральских погонах промелькнул в памяти Чарли, и он неожиданно для самого себя гаркнул:
– А генерал Стюард?
Одри удивленно покосилась на Чарли и негромко сказала:
– Прости, Чарли, но зачем же кричать?
Он смутился, кашлянул и продолжал нести свою околовоенную чушь – но гораздо тише, чем прежде.
– Виноват. Не хотел вас… тебя… пугать. Ну так вот – генерал Стюард… Это был… ну, это был генерал…
– Его ведь убили, верно? – равнодушно уточнила Одри.
– Н-ну да, его убили, но… э-э… – Чарли окончательно смутился и умолк.
– Послушайте, Чарли, – вздохнула Одри. – Я понимаю, что Джексон, Ли, Грант и все прочие были хорошими полководцами, но только дело, которым они занимались, – война – глупое и опасное занятие. Ведь на войне убивают. – Она передернула плечами и неожиданно закончила: – Я ни за что не отпустила бы на войну своего сына.
Чарли не сразу нашелся, что ей на это ответить. Потом собрался с мыслями и пробормотал:
– Но… Но ведь раньше война казалась вам таким романтическим занятием, мисс Адриенна.
Он поднял голову и в неверном свете луны рассмотрел промелькнувшую на губах Одри усмешку.
– Так я считала прежде, но теперь… теперь я изменила свое мнение о войне.
– Да? – переспросил Чарли и слегка придвинулся к Одри. Она манила, она притягивала его к себе, словно мощный магнит. Ее губы… Боже, как хотелось Чарли поцеловать эти губы! Он из последних сил сдерживал себя.
– Я и в самом деле была дурой, Чарли, когда разглагольствовала о сражениях, о бесстрашных рыцарях, разящих врагов, – негромко сказала Одри. – Теперь понимаю, как тяжело было тебе выслушивать весь этот бред.
Она выглядела смущенной. Чарли хотелось успокоить ее, но слова застревали у него в горле.