Может, и подшучиваю, подумала она. Станет ли она когда-нибудь настоящим политиком, если согласится с тем, что говорит Эррун, спросила она себя.
— Если так, то мы просто попусту тратим наше время, представитель.
«Один из нас определенно шутит», — подумала она, подняла глаза, увидела, что Кемрахт издалека подает ей знаки.
— Я вовсе не шучу, представитель, — сказала она старику, поднимаясь на все четыре. — Наш разговор был очень полезен. Но прошу меня извинить — мне пора. Примете со мной душ?
Старик несколько мгновений смотрел на нее.
— Спасибо, нет. Я еще немного побуду тут. — Он не сводил с нее взгляда. — Не раскачивайте лодку, Филхин, — сказал он. — И не верьте всему, что вам говорят. Это не путь к истине. Сплошная путаница и неразбериха.
— Уверяю вас, я всему и не верю, — сказала она, изобразила неглубокий книксен передними ногами. — Увижу вас на вечернем заседании, представитель.
Кроме него, в отделении оставался еще один, а общая численность их отряда сократилась до шести. Остальные пали под напором превосходящих сил противника. Его морпехи были лучше вооружены и могли легко справиться со стражниками в противоборстве один на один, но стражников было гораздо больше, чем им показалось поначалу, и даже когда он со своими людьми прорвался через клубок их тел и оружия, перед ними возникли препятствия из колючки, ядов, разрядов электричества. Чтобы пробиться, прорубиться через это, потребовалось больше времени, и, задержавшись здесь, освещенные тошнотворным зеленым светом, льющимся снизу, они были атакованы сверху остатками стражников, сквозь ряды которых прорвались немногим ранее. Пали еще несколько морпехов, или растворились, или в судорогах и спазмах, спиралевидно вращаясь, унеслись наверх.
И наконец они все же пробились — всего шестеро. Упали на зеленую сияющую поверхность, рассредоточились, выпустили из упаковок растворители и словно стали частью самой прозрачной стены.
И наконец они все же пробились и начали падать. Само представление о льде, что был наверху, исчезло. Теперь они находились в каком-то громадном сферическом пространстве, словно внутри многослойной луны. Над ними были быстро закрывающиеся отверстия, словно шрамы в слое темного облака. Их причудливая форма тоже изменилась. Они перестали быть тончайшими мембранами, превратились в темные, плотные формы, зубчатые оголовники пик, устремляющихся вниз, быстро ускоряющихся. Они падали в вакууме к ландшафту, похожему на нечто среднее между плотно застроенным городом и гигантским заводом, повсюду были огни, и решетки, и вихри люминесцирующих точек, вспышек, плывущих дымов и потоков, рек и фонтанов и круговерти света.
Это похоже на сон, подумал Ватюэйль. Сон о полете, падении…
Он сбросил с себя это наваждение, оглянулся, сосредоточился, оценил обстановку. Кроме него, еще пятеро. Теоретически нужен был только один. На практике или, по крайней мере, в лучших имитациях, которые они могли создать для этого, отряд из двенадцати бойцов давал восьмидесятипроцентные шансы на успех. Девять бойцов давали шансы пятьдесят на пятьдесят. При наличии шести бойцов шансы были еще ниже. Специалисты по имитациям даже не желали говорить об отряде менее чем из восьми бойцов для последнего рывка.
И все же шансы сохранялись. А разве слава не громче, если число тех, кто пожинает ее, меньше?
Красивее огромного сверкающего ландшафта внизу он за свое долгое и разнообразное существование ничего не видел. У него защемило сердце при мысли о том, что они присланы бесповоротно разрушить его.
Заседания для опроса специального свидетеля были редкими событиями в палате при том, что сезон к тому же наступил мертвый, большинство представителей разъехались в отпуска или занимались другими делами. Чтобы организовать это заседание — не только в такие короткие сроки, а вообще, — Филхин пришлось изрядно потрудиться, напомнить о себе всем, кто, по ее мнению, был перед ней в долгу.
Их свидетелю не требовалась какая-либо подготовка, впрочем, так или иначе времени на нее не было.
— Прин, — сказала она ему перед самым началом заседания, когда они ждали в вестибюле, а Эррун и его люди пытались отменить или отложить заседание, — вы сможете это сделать?
Она знала, как можно потеряться, оказавшись в палате, когда на тебя устремлены все взгляды, когда ты пытаешься сформулировать свою мысль, зная, что на тебя смотрят сотни глаз, а кроме них — еще десятки миллионов видят тебя по системе в реальном времени, и, возможно, миллиарды услышат твои слова и увидят движения позднее, потенциально десятки, даже сотни миллиардов, если новостные каналы сочтут сказанное тобой важным или хотя бы интересным.
— Смогу, — ответил он. Ей показалось, что у него глаза старика, хотя это могло быть игрой ее воображения при том, что она теперь знала, что ему довелось пережить.
— Дышите глубже, — посоветовала она ему. — Когда будете говорить, смотрите на кого-нибудь одного. На остальных и на камеры не обращайте внимания. — Он кивнул.
Она надеялась, что он сможет взять себя в руки. В палате стоял обычный гул; вдруг ни с того ни с сего появились несколько припозднившихся представителей, которые никак не могли бросить дела в городе, задержавшие их утром. Оказались заняты и свободные прежде места для журналистов и камер на галерее для прессы. Обычно вечерние заседания проходили спокойнее утренних. У слухов явно были длинные ноги. Хотя и заполненная меньше, чем на треть, палата могла навести страх на новичка.
В конечном счете они, несмотря на всю свою цивилизованность, были стадные животные, и на протяжении миллионов лет существования их вида оказаться вне стада для них означало неминуемую смерть. Она подумала, что для других видов, для нестадных, это было бы проще. Для питавшегося ими вида хищников, выиграй они борьбу за доминирование на планете, это, наверняка, не составило бы труда. Но что о них говорить? Они, несмотря на всю свою свирепость, проиграли борьбу, понемногу смешались с другими видами, вышли из игры, были приведены к вымиранию или стали экзотическим видом, существующим лишь в природных заповедниках или питомниках.
Но, как выяснилось, волновалась она напрасно.
Ей оставалось только сидеть и слушать — при этом она плакала, много и свободно, даже не делая попыток скрыть слезы, — и смотреть, какое влияние оказывает хладнокровное, неспешное свидетельство Прина на других присутствующих. Откровенные подробности были почти невыносимы, — как она узнала позднее, большинство сетей вырезали наиболее жуткие части его показаний, — но воистину убийственными и безусловно действенными были моменты, когда члены Традиционалистской партии в целом и представитель Эррун, в частности, подвергли Прина самому яростному перекрестному допросу.
Неужели он рассчитывает, что кто-то всерьез воспримет эти нагромождения лжи?
Это не ложь. Ему бы хотелось, чтобы это было ложью. Он и не ожидал, что его воспримут всерьез, потому что понимает, как чудовищно и жестоко все то, что он рассказывает, и сколько различных людей не хочет, чтобы правда стала известна. Он знал, что они изо всех сил будут пытаться дискредитировать как его лично, так и то, что он рассказывает.