София - венецианская наложница - читать онлайн книгу. Автор: Энн Чемберлен cтр.№ 32

Но и здесь я все еще не смог найти защиты под своей одеждой. Ухмыляющийся африканец заменил мне мокрое полотенце на сухое. Затем накинул еще одно на плечи, а третье на мою голову. Я попытался улыбнуться ему в знак благодарности и увидел, как ухмылка сходит с его лица.

В этот момент Хусаин вел по комнате турка, чтобы познакомить его со мной. Незнакомец, как и все, был закутан в полотенца. Я не понимал, почему Хусаин выбрал именно этого человека среди множества совершенно одинаковых людей, и я не смог бы сообщить о нем что-то особенное, кроме того факта, что незнакомцу было около пятидесяти лет.

Вначале я подумал, что это знакомство было сделано для того, чтобы немного успокоить меня и показать, что и среди его соотечественников встречаются достойные представители. Знакомство происходило по сокращенной программе. Незнакомец не знал итальянского, а недомогание в моем желудке более склоняло меня предпочесть сочувственную улыбку африканца.

Но все же Хусаин настоял на нашем знакомстве. Он назвал имя, которое я сейчас уже не помню, и сопроводил его комментарием, что этот человек выходец из Изника, где возглавляет производство плитки. Его печи для обжига известны по всей империи. Никто в мире не знает секрет его обжига плитки, который делает кобальт голубым. А голубой кобальт очень ценится во всем мире. Это был тот самый человек, которого Хусаин так надеялся здесь встретить.

Игнорируя мое упорное молчание, мужчина сам поприветствовал меня, что было жестом милосердия, так как исстари заведено, что младший должен кланяться первым. Я тоже попытался изобразить поклон, но он получился очень неудачным на этих высоких платформах моей обуви. После этого мы только стояли и улыбались от создавшегося неловкого положения, пока я так же молча не попрощался с ним, после чего мы разошлись по разным кабинкам. Я пошел в одну, а Хусаин и производитель плитки прошли вместе в следующую кабинку.

Африканец со странной ритмичной походкой сопроводил меня до кабинки, где усадил на кипу подушек и ковров. Он обернул меня, как младенца, еще в несколько полотенец для тепла. Затем он начал сушить те полотенца, которые были мокрыми, промакивая их салфетками.

И хотя мне это было приятно, однако вовсе не хотелось, чтобы какой-либо мужчина дотрагивался до меня. Я жестом приказал ему отойти от меня, а заодно отказался от массажа и кальяна. Только принял предложение «кофе» — слово, которое я хорошо понимал по-турецки.

Две подобные чашки, наполненные ароматным кофе «Арабика», были отнесены и в следующую от меня кабинку. Туда же были отнесены и кальяны. Предполагаю, что производитель плитки курил этот лекарственный, расслабляющий сбор, который впервые был обнаружен в Новом Свете, но уже выращивался и на берегах Черного и Мраморного морей. Тяжелый бальзамический аромат наполнил воздух, впервые я вдыхал запах табака. Сочетание вкуса кофе с запахом табака было последним писком моды в Стамбуле.

Я слышал, что запах табака может воздействовать на других людей, находящихся в комнате с курильщиком. Конечно же, сочетание расслабленного состояния после этой жары и воды, аромат кофе и эмоциональные переживания в течение целого дня не могли не иметь последствий. Я понял, что не могу больше сопротивляться своему гипнотическому состоянию, и погрузился в дрему. Предполагаю, что я даже заснул на некоторое время, и вероятно, на достаточно долгое время, в то время как в соседней кабинке происходил довольно важный разговор о делах.

Я не могу сказать точно, что меня разбудило, пока я не услышал эти звуки снова. Мне послышалось, как распаковывают какую-то коробку, шуршание соломы. Я даже слышал слова. В полном спокойствии, которое обычно навевает поток иностранной речи, я слышал, как Хусаин упоминал имена Филиппо и Бернардо Серена.

Венецианцы. Но не простые венецианцы. Это были два брата, которых уже не было в живых, но их сыновья продолжали их дело. Приблизительно тридцать лет назад они раскрыли секрет почти магического процесса производства непрозрачного стекла (обычно белого, но иногда самые умелые получали и голубое стекло), в которое можно было вкраплять чистые кристаллы. Произведения фабрики Серена — кубки, кувшины, тарелки — продолжали изумлять весь мир. И в скором времени не только Серена, но и все стекольщики на острове Муран производили это чудо. Это был один из лучших экспортируемых товаров Венеции.

Однако не весь доход доставался республике, но это уже совсем другая история.

Я предположил, что, наверное, среди товаров Хусаина было несколько изделий из венецианского стекла, что было естественно, потому что на этот дорогой товар в Турции всегда находились покупатели. Мои предположения подтвердились, когда я услышал удивленные восклицания производителя плитки, которые сопровождались разъяснениями Хусаина, произносившего итальянское название этой техники «vetro a filigrana».

Таким образом, Хусаин нашел покупателя. Это хорошо, думал я, снова погружаясь в забытье. Однако, почти заснув, я вдруг неожиданно проснулся, осененный неожиданной догадкой.

Это был не просто богатый покупатель. Это был человек, который обладал некоторыми техническими навыками и у которого был определенный интерес. Этот человек мог превратить немного полученного знания в большую выгоду для себя. Он не только купит вазу и заплатит, конечно, намного больше, чем она стоит. Он купит производство — и подорвет монополию, которая приносила Венеции огромный доход.

Каким-то образом Хусаин в облике венецианского купца узнал тайну vetro a filigrana и вот теперь собирался раскрыть ее. Достояние Венеции было под угрозой. Как венецианец я не мог допустить этого.

Я резко встал и сразу же обнаружил, что мраморный пол под ногами обжигает холодом. Полотенца спадали с меня, как капли воды, когда я метался по комнате, пытаясь найти свое белье. Моя рубашка была жесткой и пахла потом и солью. Мой собственный запах вызывал неприятное ощущение, которого раньше я никогда не испытывал. Я стиснул зубы и проигнорировал это открытие. Надев ее на себя снова, я почувствовал себя заново рожденным, получив обратно все то, что было смыто с меня мылом и мочалкой.

Борясь с рукавами своего камзола, я ворвался в соседнюю кабинку.

Я знал, что не ошибся в своем понимании этой ситуации, когда увидел, как Хусаин отреагировал на мой приход. Его руки застыли, изображая литейную форму и объясняя, как непрозрачный тростник превращается в прозрачное стекло. Его жесты были настолько красноречивы, что мне не надо было знать турецкий язык, чтобы все понять. Так же как и производителю плитки.

Производитель плитки поднялся в своем коконе из полотенец, восхищенный тем, что он только что узнал. В своих руках он держал образец всех своих будущих доходов: это была ваза тончайшей работы, покрытая как будто сахарным узором, на подставке толщиной в палец.

Я что-то выкрикнул. Не помню, что это было, — без сомнения, самое скверное проклятье, какое только мог вспомнить, но ярость в моей груди сделала меня глухим ко всякой учтивости. В один момент я снял свой камзол с плеч и ударил им по рукам производителя плитки, задев при этом и вазу. Стекло разбилось о мраморный пол на миллионы осколков.