Наследник Клеопатры - читать онлайн книгу. Автор: Джиллиан Брэдшоу cтр.№ 11

Вероятно, он заглядывал в мешочек, если знает, что в нем находится, подумал Цезарион с неприязнью. Должно быть, он обшарил его в поисках денег.

Женщина с более темной кожей расстегнула на нем сандалии. Ани взял их, засунул под мышку и поднялся, чтобы уйти.

– Куда ты уходишь? – задыхаясь, спросил Цезарион. Караванщик не внушал ему ни симпатии, ни доверия, но этим двум женщинам он доверял еще меньше. Он знал, что они сделают что-то такое, что причинит ему боль. Чувствуя, как вода впитывается в ткань и размягчает корку запекшейся крови на его боку, он представил, что ему придется испытать, когда они сорвут с него хитон. О Аполлон и Асклепий, как же тогда будет больно!

– Мне нужно посмотреть на свой караван, – коротко ответил египтянин. – Мальчик, я плачу четыре драхмы [10] этим женщинам за то, что они за тобой поухаживают и обмоют рану. Скажешь мне, если они недостаточно хорошо будут с тобой обращаться за эти деньги. Я вернусь вечером.

Он вышел из палатки, скрывшись в ночном сумраке. Темнокожая девушка снова улыбнулась Цезариону и вылила еще немного воды на его рану. Женщина, которая была постарше, сплюнула, наклонилась и подергала рукой хитон. У Цезариона перехватило дыхание от боли. Она снова сплюнула и сказала что-то темнокожей девушке на незнакомом языке.

Девушка кивнула головой и затем, встав рядом с Цезарионом, подняла подол своей туники, присела на корточки и помочилась прямо на рану.

Юноша отвернулся и приложил свой мешочек к лицу. Он привык к мукам и некоторым невообразимым вещам, которых требовало врачевание. Считалось, что свежая моча хорошо смягчает запекшуюся кровь и одновременно промывает рану. Он старался представить, что горячая, жгучая боль на самом деле где-то в другом месте – вон в том камне на стене или в кварцевой прожилке...

Тем временем пожилая женщина снова взялась за хитон и начала осторожно отклеивать его от тела. Боль вспыхнула ярким, добела раскаленным огнем. Он почувствовал удушье и вцепился зубами в мешочек. К горлу снова подкатила тошнота вместе со знакомым ощущением всепоглощающего ужаса...

Рабу отрезали нос, и кровь идет пузырями из зияющей раны. Он так истошно вопит, что невозможно слушать. Стражники бьют его кнутами. На концах кожаных хвостов кнута приделаны шипы, и они оставляют большие рваные раны на обнаженной спине и ягодицах несчастного.

Цезарион плачет. Он подбегает к матери и хватается за подол ее платья. Царица смотрит на него сверху вниз и улыбается. Сегодня ее волосы завиты, а диадему украшает пурпурная лента, расшитая жемчугом.

– Прикажи им остановиться! – умоляет ее Цезарион. – Пожалуйста, пусть они прекратят! Он же не нарочно!

– Он оскорбил тебя, – говорит ему Клеопатра. – Сын мой, царь никогда не может позволить, чтобы кто-либо, оскорбивший его, остался безнаказанным. Если царь это допустит, то потеряет авторитет, а вместе с потерей авторитета он может лишиться и жизни.

Вопли раба становятся еще истошнее. Из кровавой массы, в которую превратилась его спина, показались белые кости.

– Пожалуйста, пожалуйста, – всхлипывает Цезарион. Кто-то играет на флейте. Звуки доносятся из благоухающего сада – чарующие, чистые и пронзительно красивые.

Затем наступил день. Все вокруг было тихо и спокойно. Он лежал на спине, глядя на крышу палатки. На нем не было одежды, не считая льняной повязки, которой обмотали его грудь вдоль нижних ребер. В правом боку Цезарион ощущал ноющую боль, что было удивительно, поскольку он не мог вспомнить, где ушиб его.

«Наверное, снова был приступ, и я на что-то упал», – сквозь дрему подумал юноша. Затем он вспомнил, что раньше уже просыпался и думал об этом.

Постепенно обрывки, оставшиеся в памяти, начали складываться воедино. Он осторожно потрогал повязку на боку. Под ней была рана, которую он так и не увидел. Ему вдруг стало интересно, насколько тяжело он ранен. Цезарион нащупал мешочек с травами и облегченно вздохнул, радуясь, что он все еще на месте. Приложив его к лицу, он подумал: «Интересно, эти женщины рассказали Ани о том, что у меня был приступ? Лучше бы они промолчали, ведь до Береники еще день пути».

Пришла темнокожая девушка, и ему показалось, что она искренне обрадовалась его пробуждению. Дав ему воды, она начала весело что-то рассказывать. Через какое-то время он узнал язык, на котором она говорила, – это был диалект племен, живущих в пещерах на побережье Красного моря. Его мать знала этот язык, но Цезарион так и не выучил его.

– Ты говоришь по-гречески? – спросил юноша, но девушка засмеялась и покачала головой.

Она жестами показала, что ему пора есть, и вышла из палатки. Вскоре она вернулась с миской в руках. Придерживая его за плечи, девушка помогла Цезариону приподняться и сесть. Когда он прислонился к стене палатки, она начала с ложечки кормить его пропаренной чечевицей с кориандром. Есть ему не хотелось, но пустой желудок охотно принимал пищу. Со вчерашнего дня Цезарион почти ничего не ел, не считая двух фиг, но во рту было сухо, а язык так болел, что он не смог бы справиться и с куском хлеба. Он вдруг подумал о том, что позавчера у него не было даже крошки во рту, и невесело улыбнулся, вспомнив всех своих докторов, которые утверждали, что воздержание от еды вызывает приступы. Девушка улыбнулась и сказала что-то ободряющее. Накормив его, она помогла ему снова лечь и принесла подушку под голову.

Когда Цезарион пришел в себя в следующий раз, было опять жарко, но вполне терпимо. Боль постепенно утихла, и юноша спокойно лежал, набираясь сил и прислушиваясь. Где-то невдалеке блеяли козы, звучали чьи-то голоса, но, о чем говорили люди, он не разобрал. Зевс свидетель, до чего же чудным местом была Гидревма! Убежище от палящего солнца, вода в бесплодной пустыне, люди... И эта миловидная темнокожая девушка...

Может, ему стоит остаться здесь на несколько дней? Цезарион подозревал, что прошлой ночью у него начался жар, потому что в рану все же попала инфекция. Он чувствовал, что рана начала заживать, но в дороге ему наверняка снова станет хуже. Юноша содрогнулся от отвращения, подумав о том, что ему вновь придется взбираться на этого противного осла. О Дионис, еще одна такая ночь, и ему не жить!

Вне всякого сомнения, египтянин будет настаивать, чтобы отправиться в Беренику сегодня же вечером, но нужен ли ему теперь Aни? До моря осталось около двадцати четырех километров, и все время дорога идет вниз, под уклон. Он может навсегда распрощаться с Ани, чтобы не слышать его оскорблений, и пойти в Беренику самостоятельно, как только достаточно окрепнет.

Юноша поежился, вспомнив, что Ани ждет денег и вряд ли согласится уйти, не получив вознаграждения. Хорошо, что у него есть фибула с хитона, – он может отдать ее в знак благодарности.

Цезарион нахмурился. Он был твердо уверен, что на нем не было этой фибулы в ту ночь, когда напали римляне. Он спал в хитоне – они все так спали – по двум причинам: во-первых, из-за прохладных ночей в пустыне, а во-вторых, потому что это сэкономило бы время, если бы им пришлось немедленно уехать. Однако фибулы на нем не было. Это был военный хитон, сшитый на левом плече и сколотый фибулой на правом, чтобы можно было снять ее и сражаться правой рукой. Фибула все время колола в плечо во время сна, поэтому он постоянно снимал застежку. Кроме того, он никогда не спал в поясе и сандалиях.