Работа была тяжелой, грязной, но отец был рад любой и гнул спину, не жалуясь. Когда появлялся клиент и требовал найти деталь для его машины, Хойл-старший пересматривал десятки старых автомобилей, чтобы найти нужную.
В конце каждого дня его покрывала ржавчина, старое масло, всюду были кровоточащие ссадины от металла, а мускулы ныли оттого, что отец снимал моторы с упрямых шасси. Но Хойл-старший так радовался стабильной работе, что никогда не жаловался.
Хафф бродил по свалке следом за ним. Он был маленького роста для своего возраста и стеснялся разговаривать с кем-то, кроме своего отца. Тот давал ему нехитрые поручения, например, принести нужный инструмент из сарая или сложить старые покрышки.
Отец сказал Хаффу, что если ничего не изменится, то осенью он сможет пойти в школу. Хоть Хафф начинает учебу с опозданием, но он, конечно, легко догонит остальных учеников.
Хафф не мог дождаться, когда же он пойдет в школу вместе с остальными ребятами. Много раз он следил за ними издалека, когда они смеялись и играли на школьном дворе, перебрасывали друг другу мяч или охотились на девчонок. Те взвизгивали, хихикали, разбегались в стороны.
Этим летом домом для них стала заброшенная лачуга. Жившие в ней раньше люди оставили после себя много мусора, но по крайней мере не взяли с собой матрасы и старую мебель. Хафф с отцом вычистили всю грязь и поселились в доме.
Ночь, когда жизнь Хаффа изменилась навсегда, тоже была жаркой, но еще более влажной. Пот не испарялся, а скатывался по коже, оставляя на теле грязные дорожки. Было тяжело дышать, потому что воздух был густым и вязким. По дороге домой отец предсказал грозу еще до наступления утра.
Они только сели поужинать холодным беконом, кукурузным хлебом и дикими сливами, которые сорвали с деревьев у дороги, когда услышали, как к лачуге подъехала машина.
Их никогда никто не навещал, и они не знали, кто это мог быть.
У Хаффа сжалось сердце, и он с трудом проглотил кусок черствого хлеба. Наверняка явился владелец хибары, решивший выяснить, какого черта они делают в его доме, спят на его матрасах и едят за трехногим столом. Он их выкинет на улицу, и им негде будет жить.
А что, если они не найдут нового дома до того времени, когда во вторник после Дня труда начнутся занятия в школе? Хафф не мог дождаться этого дня. Отец отметил его на календаре с фотографией голой женщины, который висел в кабинете мистера Хамфри. В этот день Хафф сможет присоединиться к ребятам на школьном дворе и, может быть, научится играть в их игры.
Сердце билось у Хаффа в горле, когда вслед за отцом он подошел к окну. Возле лачуги остановилась блестящая черно-белая машина с красно-синим фонарем на крыше. Рядом с полицейским сидел мистер Хамфри. Они вышли из машины и направились к хибарке. Полицейский похлопывал дубинкой по широкой крепкой ладони.
Отец велел Хаффу оставаться в доме, а сам вышел навстречу приехавшим.
– Добрый вечер, мистер Хамфри.
– Мне не нужны от тебя неприятности.
– Простите, сэр?
– Давай сюда.
– Что дать, мистер Хамфри?
– Не придуривайся, парень! – рявкнул полицейский. – Мистер Хамфри знает, что ты ее взял.
– Я ничего не брал.
– Ты ведь знаешь, что я держу наличные в коробке из-под сигар.
– Да, сэр.
– Так вот, эта коробка пропала. Кто, кроме тебя, мог ее взять?
– Я не знаю, сэр, только я не брал.
– Ты тупой ублюдок, белая рвань, думаешь, я тебе поверю?
Хафф высунулся в окно и перевесился через подоконник. Лицо мистера Хамфри побагровело. Полицейский улыбался, только улыбка была неприятной. Он передал дубинку мистеру Хамфри.
– Может, это поможет ему вспомнить?
– Мистер Хамфри, я…
Это все, что успел сказать отец Хаффа до того, как мистер Хамфри ударил его дубинкой. Он попал Хойлу по плечу и, видимо, что-то сломал, потому что отец Хаффа упал на одно колено.
– Я клянусь, я бы никогда не украл…
Мистер Хамфри ударил его снова, на этот раз по голове. Звук был таким, словно топор расколол сухое полено. Отец упал на землю. Он лежал, не шевелясь, и не издавал ни звука.
Хафф как будто прирос к подоконнику. Он тяжело дышал от страха, все происходящее казалось ему ужасным сном.
– Господи, мистер Хамфри, здорово же вы его приложили, – присвистнул полицейский, наклоняясь над Хойлом.
– Это научит его, как красть у меня.
– Это его ничему не научит. – Полицейский выпрямился, достал из кармана брюк носовой платок и вытер кровь с пальцев. – Он мертв.
– Издеваешься, да?
– Мертвее не бывает.
Мистер Хамфри взвесил дубинку в руке.
– У тебя что там, стальной стержень внутри?
– Очень помогает усмирять ниггеров. – Полицейский ткнул Хойла носком ботинка. – Как его звали?
Мистер Хамфри сказал, но произнес фамилию не совсем верно.
– Он был просто белым бродягой. Ты стараешься, ведешь себя по-христиански, протягиваешь руку помощи, а в ответ тебя кусают.
– Чистая правда, что тут скажешь, – поддакнул полицейский, сочувственно качая головой.
– Ладно, завтра пришлю сюда могильщика. Полагаю, округу придется раскошелиться на похороны, – мистер Хамфри хмыкнул.
– Я слышал, медицинскому факультету университета всегда нужны свежие трупы.
– Это мысль.
– Думаю, он спрятал ваши денежки где-нибудь в своей норе.
Мужчины вошли в лачугу и только тогда увидели Хаффа, съежившегося под окном, пытавшегося слиться со стеной, оклеенной старыми газетами.
– Черт, я забыл о мальчишке.
Полицейский сдвинул шляпу на затылок, уперся руками в бока и хмуро посмотрел на Хаффа.
– Тощий маленький дерьмец, вы согласны?
– Он всюду таскался за своим папашей. Думаю, он умственно отсталый.
– Как его зовут?
– Настоящего имени я не знаю, – ответил мистер Хамфри, – но отец всегда называл его Хаффом.
– Хафф? Хафф!
Наконец он понял, что его имя повторяют не те люди, что стояли рядом с ним в тот душный летний вечер 1945 года.
Хафф очнулся, ощущая острое чувство потери, как бывало всегда, когда ему снился этот повторяющийся сон. Он радовался, когда видел его, потому что он словно снова был со своим отцом. Но сон никогда не кончался счастливо. Хафф просыпался с тяжелым сердцем, и воспоминания долго не отпускали его.
Он открыл глаза. По обе стороны кровати стояли Крис и Бек. Крис улыбался.
– С возвращением из страны сновидений.