Индийская принцесса - читать онлайн книгу. Автор: Мэри Маргарет Кей cтр.№ 146

Через двор от него, в здании офицерского собрания, Уолли тоже писал, ибо почтовый курьер с корреспонденцией из резиденции выезжал в Али-Кхел на рассвете и все желавшие отправить с ним свои послания знали, что письма надо вручить главному чупрасси сегодня вечером.

Закончив последнее из писем, Уолли достал чистовую копию поэмы «Деревня Бемару», которую собирался вложить в письмо к родителям. Он считал ее одним из лучших своих сочинений и, хотя провел полдня, шлифуя строки, не устоял против искушения еще раз перечитать окончательный вариант, прежде чем запечатать в конверт. Да, очень даже ничего, решил он не без самодовольства: «Вы бились до последней капли крови, как подобает Англии сынам… Поднесь ваш бывший враг от ужаса трепещет…»

Аш критически выскажется по поводу «поднесь», но ведь Аш не поэт и не понимает, что невозможно выдержать стихотворный размер, не прибегая к вполне допустимым коротким архаичным словам вроде «длань», «перст», «кабы». «Возобладала бы печаль, кабы не гордость». Не совсем довольный строкой, Уолли нахмурился, кусая ручку, но не придумал другого варианта. В любом случае, даже Аш наверняка согласится, что концовка весьма недурна:

И Англия в сраженьях исполнялась сил,

Увита лаврами со скорбных сих могил,

И воссияла наконец во блеске славы,

Поскольку с ней был Бог, за нею было право.

Да, это то, что надо! Уолли прочитал несколько последних строк вслух, размахивая в такт ручкой на манер дирижера, и уже дошел до слова «поскольку», но тут дирижерская палочка дрогнула и замерла в воздухе. Уолли вдруг пришло в голову, что Ашу не понравится настроение заключительной фразы.

Аш никогда не скрывал своих взглядов на политику Англии в отношении Афганистана и свободно выражал их в обществе Уолли, называя эту политику несправедливой и неоправданной. А потому он не согласится, что «с ней был Бог, за нею было право». По мнению Аша, Англия не имела никакого права вмешиваться в дела Афганистана, не говоря уже о том, чтобы нападать на него, и он, несомненно, скажет, что Бог – или Аллах – по праву должен быть на стороне афганцев. Он скажет…

«Да черт с ним, с Ашем», – раздраженно подумал Уолли. Он вложил поэму в письмо, запечатал и надписал конверт и положил его на поднос с исходящей корреспонденцией, после чего пошел переодеться к ужину.

Сэр Луи Каваньяри тоже провел заключительную часть дня и почти весь вечер за письменным столом, пополняя свои дневниковые записи последними данными и составляя письма и телеграммы для отправки в Али-Кхел. В последнее время он чувствовал себя гораздо спокойнее, ибо внезапная смерть от холеры сразу ста пятидесяти гератцев за одну ночь, несмотря на весь ужас произошедшего, оказалась событием из разряда «не было бы счастья, да несчастье помогло».

Гератские полки, ввергнутые в панику неожиданной потерей такого количества своих товарищей, согласились вернуться домой, получив лишь часть причитающегося им жалованья плюс сорок дней отпуска. Они спешно явились в Бала-Хиссар сдать оружие и, даже не дожидаясь своих свидетельств об увольнении, выступили походным порядком из города, осыпая угрозами и оскорблениями главнокомандующего, генерала Дауд-шаха, наблюдавшего за уходом войск.

С точки зрения сэра Луи, это было как нельзя кстати. Гератцы причиняли много головной боли, и с каждым днем ему становилось все труднее держаться самоуверенно и делать вид, будто недисциплинированное поведение мятежного сброда является для него чем-то абсолютно несущественным, а не постоянным источником тревоги. Правда, он ни разу не испытал ни малейшего страха перед недовольными гератскими полками, которых считал всего лишь сборищем хулиганов.

Тем не менее сэр Луи вздохнул с облегчением, когда узнал, что большинство гератцев получили часть жалованья (он и не сомневался, что деньги найдутся, как только эмир и министры поймут, что иного способа избавиться от опасных смутьянов нет), сдали оружие и покинули город. Он ясно сознавал, что причиной массового ухода войск стал скорее страх холеры, нежели деньги и что ушли не все гератские полки – несколько по-прежнему стояли лагерем за пределами города и из них набрали стражу для охраны арсенала, что в данной ситуации представлялось не очень разумным. Но эмир заверил, что люди отобраны самым тщательным образом и относятся к нему благожелательно, из чего сэр Луи заключил, что им, по всей видимости, заплатили.

В Кабуле остались Ардальский полк из Туркестана и три охранных полка, которые тоже много месяцев не получали жалованья. Они также требовали денег, но не обнаруживали склонности подражать прискорбному поведению гератцев. А поскольку генерал Дауд-шах пообещал им выплатить все сполна в начале сентября, если они немного потерпят, сэр Луи имел основания смотреть в будущее с оптимизмом.

Плохо, что в этом году Рамадан, месяц мусульманского поста, начался в середине августа, в самую жару: во время рамадана правоверным нельзя ни есть, ни пить от рассвета до заката, а люди, постящиеся весь день и изнывающие от жажды, легко теряют самообладание. Но август скоро закончится, а с ним и длинное, насыщенное событиями лето, видевшее превращение простого майора Каваньяри в его превосходительство сэра Луи Каваньяри, кавалера ордена «Звезда Индии» 3-й степени, посланника и полномочного министра. Еще неделя – и наступит сентябрь.

Сэр Луи с нетерпением ждал осени. Он слышал, что это лучшее время года в Кабуле – не такое прекрасное, как весна, когда цветут миндальные деревья и долина одета белой пеной яблоневого цвета, но по-своему живописное: тополя, фруктовые и ореховые деревья, виноградные лозы, ивы пылают золотым, оранжевым и алым, снеговая граница сползает ниже по горным склонам, и тысячи птиц возвращаются из тундры, простирающейся далеко за могучими хребтами Гиндукуша. Прилавки на кабульских базарах будут завалены яблоками, виноградом, кукурузными початками и стручковым перцем, а на невозделанных пастбищных землях и горных склонах будет полно бекасов, куропаток и перепелов. И страсти тоже поостынут с наступлением прохладной погоды.

Посланник улыбнулся, задумчиво рассматривая сегодняшнюю запись в дневнике, а потом положил ручку, встал, подошел к окну, выходящему на юг, на темнеющую равнину, и устремил взгляд на далекие снежные пики, совсем недавно ярко-розовые в последних лучах заката, а теперь серебряные в свете блистающего звездами неба.

После грозы, разразившейся на прошлой неделе, несколько дней нещадно палило солнце и дул яростный ветер, который высушил все лужи и окутал долину пыльной пеленой. Но вчера снова прошел дождь, не ливневый, как раньше, а легкий – последние иссякающие слезы муссона, – и воздух стал чистым и свежим.

Ночь была полна звуков: после дневного воздержания весь Кабул, освобожденный от поста заходом солнца, наслаждался ифтари (вечерним разговением), и темнота гудела, точно улей. Довольный улей, подумал Каваньяри, прислушиваясь к веселой мешанине звуков на территории миссии и вдыхая аромат дыма, стряпни и едкий запах лошадей. Он слышал, как в Королевском саду, расположенном по соседству с резиденцией, кто-то играет на флейте, а где-то выше по склону приглушенно стучали барабаны, звенели ситары и женский голос пел песню времен Бабура: «Выпей вина в цитадели Кабула, чашу пусти по кругу…»