– Он довезет вас до Фенчерч-стрит, сэр, а оттуда вы поездом доедете прямо до Блэкуолла. Это кратчайший путь.
– Благодарю. – Только тут Гриф обратил внимание на то, что слуга тоже искренне обеспокоен.
– Все будет в порядке, сэр, но, умоляю вас, будьте осторожны. – Камердинер сделал знак кучеру, и кеб, качнувшись, тронулся с места.
Глава 8
«Арканум» действительно стоял у пристани номер 75; его высокие мачты выделялись среди мачт других кораблей и были знакомы Грифу, как его лицо в зеркале. Он с облегчением погрузился в близкую ему атмосферу большого порта, где царила обычная суматоха, пахло водорослями, смолой и стоял привычный для уха шум. В модной одежде Гриф сразу стал объектом насмешливого восхищения, но он не обращал внимания на выкрики и, ничего не замечая вокруг, шагал мимо бочек, грузчиков и бродячих собак, проворно увертываясь от града угля, разгружаемого угольщиками.
Среди общей суеты «Арканум» казался спящим: он был разгружен и тихо покачивался на волнах в ожидании, когда на нем снова все придет в движение и начнутся приготовления к очередному рейсу.
Бережливость, укоренившаяся в подсознании Грифа за годы тяжелой борьбы за существование, заставила его на мгновение пожалеть о деньгах, которые приходилось терять с каждой минутой простоя в порту, однако он тут же отбросил эту мысль. Главное – поскорее увидеть Грейди, живого, вспыльчивого, как всегда, выражающего недовольство задержкой и не принимающего на веру выдуманные оправдания портовых рабочих.
Поднявшись по трапу, Гриф сразу направился в каюту, и в этот момент из люка появился темнокожий матрос.
– Капитан, – обратился к нему огромный негр: его правильное произношение плохо вязалось с татуировкой на щеке и бусами из острых клыков на шее.
– Мазу! – облегченно воскликнул Гриф. Отсутствие людей на палубе вызвало у него тревогу, и появление Мазу пришлось весьма кстати. Этого темнокожего гиганта Грейди завербовал на восточном побережье Африки много лет назад. Истинное прошлое Мазу было таким же туманным, как и прошлое Грифа. Африканец никогда не рассказывал, кем он был и что делал раньше, однако часто использовал во благо пугающее сочетание выразительной татуировки и речи образованного человека. Любопытные наблюдатели и недоверчивые таможенные агенты не всегда решались пройти мимо стоящего на середине трапа Мазу, чтобы заглянуть в темные трюмы «Арканума».
– Где Грейди? – резко спросил Гриф.
– Внизу, капитан.
В бесстрастном голосе негра чувствовалось нечто необычное, и Гриф почувствовал, как сжалось его сердце.
– Боже милостивый... – еле слышно произнес он.
Мазу чуть заметно покачал головой.
– Идите, сэр. Он ждет вас.
Гриф быстро спустился вниз, в одно мгновение оказался перед дверью каюты Грейди и резко открыл ее.
Первое, что бросилось ему в глаза, когда он вошел, был мужчина в черном одеянии, стоящий у койки с молитвенником в руках.
– Прошу вас, уйдите, – тихо сказал Гриф и направился к койке.
Понимающе взглянув на него, незнакомец коротко кивнул, прошептал «Аминь» и вышел. Как только дверь за ним закрылась, Гриф склонился к больному и прислушался к медленному, затрудненному дыханию, свидетельствовавшему о том, что моряк еще жив. В слабом свете, проникающем через иллюминатор, лицо Грейди выглядело осунувшимся и мертвенно-бледным; лишь на щеках отчетливо выделялись два красных пятна.
Опустившись на колени, Гриф взял влажную руку несчастного и сжал ее, словно желая передать ему свою энергию.
– Грейди, – прошептал он, склонившись над безвольным телом. – Это я, Грифон... Я пришел.
Ответа не последовало, только хриплое дыхание по-прежнему раздавалось в тишине, которая казалась вечной.
Глядя на неподвижное лицо Грейди, Гриф стиснул зубы в неистовой молчаливой молитве. Он вспоминал пережитые вместе годы, вспоминал о преданности и храбрости друга и еще сильнее почувствовал всю тяжесть и неотвратимость потери.
Время шло, но Гриф не замечал его течения и не представлял, как долго стоял на коленях, моля Бога продлить жизнь дорогого для него человека.
И все же дыхание Грейди становилось все слабее. Постепенно два ярких пятна на его щеках начали бледнеть.
– Нет, – простонал Гриф, чувствуя, как жизнь покидает друга. – Не оставляй меня, Грейди, ты нужен мне... О Боже, пожалуйста...
Грудь его помощника еле заметно вздымалась и опускалась, хриплый звук дыхания, начав стихать, вскоре стал совсем неслышным. Гриф замер в ожидании, молясь и все еще надеясь...
Прошла минута, затем две в бесконечно длящейся тишине. Грейди лежал неестественно неподвижно, и Гриф зажмурился. Еще через минуту он взял безвольную ладонь друга и прижал к своему лицу.
Кто-то пошевелился позади него, и на плечо Грифа легла рука, легкая, но твердая в своей настоятельности. Гриф продолжал прижиматься щекой к ладоням Грейди, оставаясь неподвижным и чувствуя, как все опустело и померкло вокруг. Наконец он поднялся и позволил пальцам Грейди выскользнуть из его рук.
– Его душа покинула тело, приятель, – доброжелательно сказал невысокий мужчина.
Гриф обернулся и посмотрел на него невидящим взглядом.
– Я доктор Стеббинс. Нам необходимо составить свидетельство о смерти.
Гриф молча кивнул; он не мог говорить. Казалось, из него вырвали все внутренности и оставили одну пустую оболочку, в которой когда-то теплилась жизнь.
Подойдя к двери, он открыл ее и, выйдя из каюты, некоторое время стоял, тупо оглядываясь вокруг. Мысли его смешались, словно кто-то задал ему вопрос, на который не было ответа.
Наконец он сдвинулся с места и пошел вперед в тишине, нарушаемой лишь звуком его шагов, глухим и пустым, как его душа.
Одно дело – следовать порыву сердца, и совсем другое – объявить о намерении выйти замуж. Вот почему после ухода Грифа Тесс еще долго сидела в библиотеке, глядя в окно на то место, где он исчез в глубине парка.
После его галантного предложения – или, точнее, вынужденной капитуляции, как поправила себя Тесс со снисходительной улыбкой, – она протянула к нему руки и подставила лицо для поцелуя. Вежливость обязывала его согласиться, но он, приблизившись к ней, казалось, был изрядно раздражен. Однако, когда Гриф прикоснулся к ней, его мрачное настроение исчезло; он обнял ее и прильнул к ее губам с нежностью и напряженностью, которую Тесс видела в его серых глазах лишь однажды, в тот первый вечер в Бразилии.
Этот поцелуй успокоил ее и прогнал все сомнения. Когда Гриф ушел, она продолжала тешиться воспоминаниями, как скряга тайным сокровищем, мысленно воспроизводя мельчайшие подробности и моменты их встречи, что должно было помочь ей пережить предстоящий тяжелый день. «Я люблю вас», – закрыв глаза, вспоминала Тесс его слова. «Я не позволю вам», – звучало в ее ушах, когда тетя Кэтрин бранила ее за нерешительность в отношении Стивена Элиота. Тесс вспомнила упрямое выражение лица Грифа и улыбнулась. «Я женюсь на вас», – сказал он, и это обещание окутывало ее невидимой пеленой спокойствия, словно нежными объятиями, защищающими от всех невзгод.