Оттепель. Льдинкою растаю на губах - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Муравьева cтр.№ 5

— Ах, очень приятно!

— Мне тоже приятно. Если вы, милая Оксана, располагаете временем, не согласитесь ли вы украсить собой наше скромное общество? Мы едем к Кривицкому в гости. Нас там заждалась одна девушка. Прекрасная девушка Надя…

— Ой! Это чудесно! Конечно, поеду. Но я здесь с подругой…

— Подругу берем. Какая подруга? Вот эта? Конечно, берем!

На лице Кривицкого появилось отчаяние. Он знал Хрусталева не первый год и тут же почувствовал, что у Виктора поганое настроение, он хочет развлечься, а все остальное ему трын-трава. Как ехать сейчас к нему в гости? В такой вот компании? Да Надя такое устроит! Он незаметно дернул Хрусталева за рукав.

— Ты, Витя, сдурел? Жена на сносях, а я к ней с двумя… Ну, сам понимаешь…

— А мы для прикрытия Костю прихватим. Ты тут давай, сворачивай свою лавочку, а я к Константину сгоняю в общагу. Небось еще глаз не продрал, алкаш старый!

До общежития Паршина было десять минут на машине. Студенты и аспиранты жили по двое, а Паршин — один. Комнату ему устроил Кривицкий по великому блату, когда Паршина выгнала из дому жена. Хрусталев честно считал его гениальным сценаристом. Да, может быть, и Кривицкий считал его гениальным сценаристом, но помалкивал. Сценарии Паршина были рассчитаны на каких-то других режиссеров. Другие режиссеры на «Мосфильме» не приживались. Год назад Паршин бросил пить, шептались даже, что он закодировался, но толком никто ничего не знал: сценарист умел держать язык за зубами. Один раз они с Хрусталевым поговорили по душам, но оба потом пожалели об этом. Хрусталев, во всяком случае, точно пожалел, потому что с той минуты, как он рассказал Паршину, что после школы почти год проработал в отцовском КБ, вытачивал детали для моделей военных самолетов и поэтому получил бронь, не попал на фронт, — с этой минуты ему стало казаться, что Паршин иногда смотрит на него с недоумением, а может, и неприязнью, хотя внешне они дружили, как прежде, и виделись часто. Один только раз Паршин пробормотал:

— Хорошо, Витька, что я тебя моложе.

— Почему хорошо?

— У меня никогда не было твоего выбора, — и спрятал глаза под очками.

— Выбор, между прочим, — взорвался тогда Хрусталев, — не был моим! Мать лежала после инфаркта. Ее это точно убило бы! А кроме того… — И он замолчал, сам испугался того, что пришло в голову.

— Что кроме того?

— А кроме того, — сказал Хрусталев, — мы все выбираем. Всегда. Между жизнью и смертью.

Паршин быстро, странно посмотрел на него, но промолчал.

Сейчас он был в своей комнате и, разумеется, спал. Хрусталев откинул одеяло.

— Подъем! Труба трубит! Вставай, сценарист, тебя ждет вся страна!

Паршин начал нашаривать очки, но так и не нашарил. Прищурился близорукими глазами.

— На тебя посмотреть, — усмехнулся Хрусталев, — так ты просто ангел. А в ангеле этом… Ну, ладно. Поехали.

Паршин нащупал рукой брюки, поспешно надел их.

— Куда нужно ехать?

— К Кривицкому, Костя. Не так у нас много с тобой вариантов. Мыться-бриться, одеваться! На улице жду, только ты побыстрей.

Кривицкий с Люсей, оказывается, уже успели отбыть на служебной машине. Ассистенка передала ему записку, написанную размашистым барским почерком Кривицкого, не признававшего ни одного знака препинания, кроме восклицательного: «Костя и Виктор! Где вас сволочи так долго носит! Еду с Люсей! Жратву и вино с водкой купим по дороге! Дома все есть можно и не покупать! Но нету спиртного а если купить одного спиртного Наденька сразу выгонит! Берите своих девок и приезжайте! Жму руку! Федор».

Дача режиссера Кривицкого стояла особняком в высоком сосновом бору. Когда красный «Москвич» Хрусталева затормозил у калитки, закатное солнце ярко освещало пестрые цветы на лужайке, золотило большие окна, а лестница, ведущая на террасу, казалась почти что янтарной. Оксана Голубеева птицей выпорхнула из машины.

— Боже мой! Как в раю!

— Где вы, там и рай, — галантно подхватил Паршин, делая вид, что хочет поцеловать ее в щеку, но не решается. — Ах, эта девушка-а-а-а! С ума меня свела-а-а-а! Разбила сердце мне-е-е! Па-а-акой взя-я-яла!

Паршин нажал кнопку звонка. Долго не открывали. В глазах Хрусталева зажглись огоньки.

— Никак нас пускать не хотят?

Открывшая им красавица с полным лицом и небрежно подколотыми русыми волосами, судя по размерам ее живота, со дня на день ждала ребенка. Белый передник, надетый поверх пестренького платья, вздымался чуть ли не до самого подбородка. Увидев актрис, особенно Голубееву, с фальшивой радостью просиявшую своими глазами и обнажившую зубы так сильно, что открылись бледно-розовые десны, красавица вдруг потемнела всем властным и бледным лицом.

— Вот, Наденька, они и приехали, — хлопотливо заговорил Кривицкий, выныривая из боковой комнаты. — А мы заждались. На дорогах — кошмар! Сюда не пускают, здесь — пробка, там — пробка… Знакомься.

— Очень рада, — еле разжимая губы, произнесла Наденька. — Проходите, пожалуйста. Мне еще повозиться придется.

Она сверкнула на мужа глазами и, плавно повернувшись, понесла свой живот к двери. Гости смутились. Кривицкий развел руками.

— Беременность, други. От беременности и не такое бывает. Некоторых, говорят, совсем узнать нельзя… Пойду, помогу. Вы уж тут не скучайте…

Паршин подмигнул Хрусталеву, и оба засмеялись.

— Садитесь, девушки, располагайтесь, — весело сказал Паршин. — Оксана! Садитесь ко мне на колени!

Он быстро опустился в кресло и хлопнул себя по коленке.

— Нет, лучше я книжечки здесь посмотрю, — ласково улыбаясь, сказала Оксана Голубеева и отошла к недавно приобретенному книжному шкафу с красивым названием «хельга» производства Германской Демократической Республики. — Какие прекрасные книги! И сколько!

Дача Кривицкого была обставлена по последней моде. Красные кресла удачно перекликались с ярко-синим ковром, застилавшим пространство под большим обеденным столом. В буфете сверкало чешское стекло, среди которого были с большим вкусом расставлены гэдээровские фарфоровые фигурки. Одна из них — фигуристка с нежно-голубоватыми волосами — изогнулась, стоя на одной ноге, а другую ногу, облаченную в изящный ботинок с коньком, подняла аж до виска. Радовали глаз и фигурки балерин, застывших с поднятыми над головой тоненькими руками и как-то особенно грациозно оттопыривших мизинцы, теннисистов в ярко-белых рубашках с красивыми ракетками в руках, собак с такими прекрасными умными мордами, что каждой хотелось дать кость.

Надя Кривицкая сидела в кухне на табуретке и листала неподъемную книгу «Домоводство», подаренную ей на свадьбу. На звук мужниных шагов никак не отреагировала.

— Солнышко мое, — угодливо сказал Кривицкий. — Ну, так получилось… Я к этим барышням вообще никакого отношения не имею. Сам первый раз вижу.