Оттепель. Льдинкою растаю на губах - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Муравьева cтр.№ 2

— А ты и не верил? — наигранно-весело заговорила она. — Сознайся, что не верил! Иначе ты бы ведь остановил меня? Что молчишь? Неужели не остановил бы? Ну ладно, неважно! А я была бы отличной собакой. Если бы ты только захотел, я была бы для тебя самой умной, самой верной, самой тихой в мире собакой. Не хочешь? Ты даже и этого не хочешь? Ты, наверное, хочешь, чтобы я оделась? Хорошо. С удовольствием. Вот, видишь, блузочку я уже застегнула. А где мои трусики? Вот мои трусики. А ты все молчишь? Тогда я расскажу тебе, как я бы ждала тебя, если бы ты меня не бросил. Хрусталев! Я бы тебя ждала! Знаешь, что это такое, когда кто-нибудь кого-нибудь ждет? Вот ты закоченел, потому что на улице зима, ты продрог, тебя измучили на работе, но ты приходишь домой, а дома тепло и вкусно пахнет… Пахнет твоим домом. Где я тебя жду. И от меня тоже пахнет твоим домом. Мной пахнет. Ты ведь сказал однажды, что тебе нравится мой запах…

— Лариса, — он сморщился и перебил: — Вот кофе. Ты с сахаром будешь?

Она захохотала и замахала на него руками.

— Что я такого сказал?

— Ох, что ты сказал! — Она задохнулась от хохота. — Ты спросил, с сахаром ли я пью кофе или без сахара? Миленький мой, родной мой! Мы были вместе четыре месяца! Мы спали с тобой четыре месяца! Ты знаешь мое тело лучше, чем я сама его знаю! И теперь ты спрашиваешь, с сахаром или без сахара я пью этот чертов кофе! Да я же убью тебя, сволочь! Возьму и убью!

Он не успел остановить ее. Гибким кошачьим движением, вся выгнувшись, она прыгнула на него и вцепилась обеими руками в его волосы. Хрусталев заломил ей руки за спину и молча поволок ее к двери.

— Я к ведьме пойду! Слышишь? К ведьме! Я знаю одну! Все к ней ходят! Она тебя импотентом сделает! Ха-ха-ха! Представляешь, Хрусталев? Вокруг столько женщин, а ты импотент!

Он открыл дверь и вытолкнул ее на лестницу. Сейчас она начнет ломиться обратно. Нужно включить радио, чтобы не слышать ее воплей. Она начала ломиться обратно прежде, чем он успел сообразить, что вокруг люди, и все они сейчас проснутся от ее криков, и никакое радио не поможет.

— Открой мне! Открой! — умоляла она. — Открой, я прошу! Ну, не босиком же мне идти! Я забыла туфли!

Туфли она действительно забыла. Вот они, ее туфли. Смирно стоят у тахты, как побитые, и ждут ее. Сумочка рядом.

— Любимый мой! Милый! Открой! На секунду! Ведь я же люблю тебя! Слышишь? Люблю!

От этого слова у него всегда начинало стучать в правом виске. Он медленно потер там, где стучало, и поднял с пола туфли.

— Я не успела сказать тебе самого главного! Я беременна! Витя! Я жду ребенка! Нашего ребенка!

Все врет. Не ждет она никакого ребенка, месячные только закончились.

— Врешь, — сказал он в сторону двери.

— Да, вру! Но тогда объясни мне, в чем, где и когда я ошиблась? Должна же быть все же причина! Ты слышишь?

Он открыл дверь и протянул ей туфли и сумочку.

— Ах так! Даже разговаривать со мной не хочешь! Два слова! Только объяснить мне, только чтобы я поняла…

Она изо всей силы размахнулась сумочкой, но он увернулся, как тогда, от будильника, оттолкнул ее и захлопнул дверь изнутри. Она продолжала кричать, и к ее голосу присоединились другие голоса, — значит, она умудрилась разбудить соседей не только на этом этаже, но и наверху, и внизу, и сейчас все это перерастет в настоящий скандал, ему будут звонить милиционеры, и точно придется открыть. Он налил из бутылки вина прямо в чашку, опять закурил и залпом выпил. Налил еще. Лариса кричит. Все кричат. Ну, вот. Так и знал: уже воет сирена.

У милиционера, который первым переступил порог, было хмурое небритое лицо, второй — совсем мальчишка. Хмурый приложил руку к козырьку.

— Сержант Погодин. Почему вы жену из квартиры выгнали?

— Она мне не жена.

— Все равно. Паспорт предъявите, пожалуйста.

Изучение паспорта заняло минуты три, не меньше.

— Жена — не жена, а все-таки по-человечески надо, — без особой уверенности сказал, наконец, милиционер. — Вы какие примеры подаете…

Он оглянулся на своего напарника. Детское лицо у того ярко порозовело.

— Пройдемте, гражданка, — сказал хмурый милиционер Ларисе. — С утра весь подъезд взбаламутили. Так тоже нельзя.

Она посмотрела на Хрусталева. Теперь он знал, что видит ее в последний раз. Она уйдет. Уйдет и никогда не вернется. Он победил, но в этой победе было что-то постыдное. Да и вся его жизнь после развода была постыдной. Он знакомился с женщинами где угодно: в Доме кино, в поликлинике, в лифте. Квартира, которую он снимал, была в двух шагах от «Мосфильма». Женщины подчинялись ему, словно он их гипнотизировал. И первые две-три недели все было хорошо. А может быть, просто казалось. Хрусталев честно пытался не то чтобы полюбить, — он знал, что полюбить не удастся, — но хотя бы привязаться. Даже и этого не получалось. Хотя все они были красивыми или очень красивыми. Лариса была, например, очень красивой и сложена как богиня. Он во всех подробностях помнил, как они познакомились. В гостях у Юматова. Муза, жена Жоры Юматова, была помешана на вечеринках. Стол у них всегда ломился. К приходу гостей домработница пекла и парила, а черной икры, балыка, сервелата было столько, словно они собирались принять у себя целую армию. Лариса пришла с мужем. Хрусталев обратил внимание на ее светло-серые глаза, обведенные усталыми золотистыми тенями, словно она не спала несколько ночей подряд. Губы ее были ярко-красными и вкусно блестели. Разговаривая с кем-то из гостей, она нервно покусывала их, и, когда было пора садиться за стол, на этих красивых и полных губах почти не осталось краски. От этого ее усталые глаза только выиграли. Хрусталев отодвинул какую-то дамочку и сел рядом с Ларисой.

— Давайте я буду за вами ухаживать? — сказал Хрусталев.

— Давайте. — Она усмехнулась.

Он налил ей водки, но Лариса отрицательно покачала головой.

— Я предпочитаю коньяк.

— Тогда пригубите, — сказал Хрусталев.

— Зачем? — Она подняла светло-серые брови.

— Потом объясню.

Она отпила два глотка и поставила рюмку. Хрусталев залпом опрокинул в себя остальное.

— Теперь я знаю все ваши мысли, — сказал он ей тихо.

— Откуда?

Он прижал свое колено к ее. Если она отодвинется, всегда можно будет сослаться на тесноту и извиниться. Она не отодвинулась. Тогда он просунул руку под скатерть, нащупал ее ногу в нейлоновом скользком чулке и быстро положил эту ногу на свою, зажал ее крепко коленями. Она сидела — невозмутимая, спокойная, потягивала коньяк.

— Ну, как? — спросил Хрусталев. — Угадал ваши мысли?

Она кивнула. Начавшаяся зима показалась ему не такой тоскливой, темной и холодной, потому что была Лариса. Она приезжала на такси и оставалась с ним до глубокого вечера. На вопрос о муже пожимала плечами. Один раз сказала: