Алиенора то отвечала на приветствия, то в трепете смотрела на город: громада собора Святого Павла, изящная ратуша, многочисленные монастыри и церкви с их веселыми звонкими колоколами, богатые гостиницы с еловыми ветками над дверями, лабиринт улиц, застроенных деревянными домами, выкрашенными в красный, синий и черный цвета. В Чипсайде она испытала желание поближе познакомиться с великолепными лавками, выставляющими на обозрение роскошные товары: восхитительные дамасские шелка, эмали из Лиможа, при воспоминании о котором у нее кольнуло в сердце, и знаменитые, самого высокого качества, изделия местных ювелиров. Алиенора сделала себе заметку на память при ближайшей возможности заказать всякие разные вещи местным купцам.
Наконец они выехали из города через Ойстергейт, пересекли Лондонский мост через Темзу и добрались до дворца Бермондси, где и должны были остановиться, поскольку королевская резиденция в Вестминстере оказалась разграблена и нуждалась в восстановлении. Было решено, что они останутся в Бермондси на Рождество и до разрешения Алиеноры от беременности, что ожидалось в феврале.
Покинув наконец пышное и шумное празднество в большом зале, Алиенора в изнеможении упала на кровать, а дамы уложили снятое с нее платье в сундук, задули бо́льшую часть свечей и, выйдя, тихо закрыли за собой дверь. Прошедший день был полон впечатлений, и перед мысленным взором Алиеноры снова и снова мелькали виды Лондона и земли, в которой она теперь стала королевой. Она чувствовала восторг, но в то же время ее не покидало ощущение, будто она попала в ловушку, сослана куда-то в глушь и теперь ей долго не вернуться в Аквитанию. Место Алиеноры отныне здесь, в Англии, рядом с мужем, но часть ее сердца – та часть, которая не принадлежала ему, – оставалась на юге. Она лежала в темноте. Слезинка соскользнула с ее щеки на подушку, младенец толкнулся в чреве, и вдруг тоска по дому обуяла Алиенору сильнее, чем когда-либо прежде. Вероятно, дело было в том, что теперь от дома ее отделяло бушующее море. Когда она жила в Париже с Людовиком, или в Нормандии, или в Анжу, ее владения находились всего в нескольких днях езды. Теперь они казались гораздо, гораздо дальше.
Алиенора решительно прогнала от себя эти мысли. Она должна быть сильной. Ради Генри, ради детей, рожденного и того, что толкается в ней, ради народа Англии, которому нужен сильный правитель. И когда на следующий день она с королем во главе процессии вошла в величественное Вестминстерское аббатство, никто бы не мог догадаться о ее переживаниях. Алиенора – королева до мозга костей, думал Генрих. Он окинул жену одобрительным взглядом: изысканно гофрированный блио из белого шелка, украшенный золотым кружевом и закрепленный крупными изумрудами, ниспадающая синяя мантия, усыпанная золотыми полумесяцами и подбитая розовой парчой. Волосы, похожие на расплавленную медь, свободно ниспадающие на плечи, а поверх волос головное покрывало из тончайшей кисеи, отороченной золотом. Но больше всего Генриха радовала очевидная плодовитость жены, о которой говорили ее округлившиеся формы, налившиеся груди, высокий живот, поскольку основная обязанность королевы – быть плодовитой.
Алиенора смотрела на строгое лицо мужа, его прямой нос, выступающую челюсть, полные губы и влюблялась в него по-новому. В его манерах безошибочно угадывалось величие – Генрих уверенно шел по нефу, ослепительный в своей алой далматике
[30]
с золотой тесьмой вокруг шеи и ромбовидным узором. Под далматикой на нем была синяя котта
[31]
, а под ней – белая полотняная рубаха. Длинный плащ струился за ним по полу. Он шел с непокрытой рыжей головой в готовности к предстоящей важной церемонии. Именно так и должен выглядеть король.
Аббатство было заполнено владетельными людьми королевства, лордами и священниками, облаченными в роскошные шелка и парчу. Долгий ритуал коронации был насыщен таинствами и величием, отчего мороз продирал по коже тех, кто присутствовал на идущем из глубины веков богослужении. Алиенора с восторгом выслушала псалом, который Генрих лично выбрал для своей прекрасной супруги. Она безошибочно узнала себя в «царице в Офирском золоте», это ей приказывали забыть ее народ и дом ее отца. Вместо этого, говорили ей, «возжелает царь красоты твоей; ибо Он Господь твой, и ты поклонись Ему»
[32]
. В этот момент она из любви к Генри с радостью униженно распростерлась бы перед ним за то, что так заявлял он о своем служении миру.
Наконец прелаты подняли Генриха на трон, а архиепископ Теобальд возложил на его голову корону. По храму тут же разнеслись крики радости и одобрения. Потом настала очередь Алиеноры, и когда на ее склоненную голову возложили корону королевы, она не могла не подумать, что это гораздо более счастливая коронация, чем была много лет назад с Людовиком в Нотр-Дам-де-Пари, ведь именно тогда она, пятнадцатилетняя девочка, почувствовала, что ее ждет великая судьба. И снова раздались крики радости, потому что, когда королевская чета вышла из аббатства, уселась на лошадей и поехала по Лондону, стоявшие вдоль дороги подданные кричали: «Ваес хейл!»
[33]
и «Виват Рекс!». Да здравствует король! Слезы просились из глаз Алиеноры, а сердце от радости готово было выпрыгнуть из груди.
Часть вторая
Этот мятежный поп
1155–1171
Глава 14
Вестминстер, 1155 год
Алиенора проснулась, когда сквозь застекленное окно в ее спальню проникли лучи солнца. Июньский день обещал быть прекрасным, и она с нетерпением ждала прогулки со своими дамами и придворными по саду. Алиенора брала с собой двухгодовалого Вильгельма и четырехмесячного Генри, красивого бесстрашного младенца, который никогда не плакал, а по характеру и внешнему виду напоминал отца. Оба ребенка были представлены баронам и священникам в Уоллингфорде, где лорды принесли присягу на верность маленькому Вильгельму – наследнику короны. Маленький Генри, как заявил его отец, в один прекрасный день получит Анжу.
Алиенора нахмурилась, вспомнив о муже. Она с грустью отметила, что место на кровати рядом с ней, к ее неудовольствию, пусто и таким должно оставаться еще несколько недель. Твердой рукой приведя в порядок свое королевство и составив честолюбивые планы, Генрих отправился на охоту в Оксфордшир с новым другом и советником Томасом Бекетом.
Бекет был теперь повсюду и куда только не совал свой нос. Алиенора все еще не могла поверить, что этот прежде никому не известный человек вознесся на такие вершины. Всего шесть месяцев назад, на Рождество, архиепископ Теобальд представил нового многообещающего чиновника королю.