«ПРИ ПАДЕНИИ МОСКОВСКОГО МЕТЕОРИТА ПОГИБЛО ТРИСТА
ЧЕТЫРНАДЦАТЬ МОСКВИЧЕЙ».
Нет, конечно, число немаленькое. Но по всем понятиям оно
должно было быть в десятки, если не в сотни раз выше. Даже учитывая, что в
девятнадцатом году это место и Москвой-то считалось весьма условно… так,
дальняя окраина города. Молодец товарищ Кулик и его коллеги. Надо же, в
девятнадцатом году заметить приближение метеора, вычислить точку падения,
предупредить людей и уговорить их эвакуироваться… Неужели этого события было
достаточно, чтобы история пошла другим путем? Чтобы Советская Россия развилась
во что-то вполне цивилизованное, дружелюбное, человеческое? Почему же тогда наш
метеор мимо пролетел?
— Да, — задумчиво сказали за спиной. — Пятьдесят два года
прошло… не шутка.
Я кивнул, предпочитая не вступать в разговор. Но через
мгновение до меня дошло.
— Сколько вы сказали? — спросил я, оборачиваясь.
За мной стоял дедок — тот самый, из автобуса, с тростью и в
соломенной шляпе.
— Пятьдесят два года назад, — повторил он.
Так, понятно. Это не Аркан, увы… Это его антипод. Мир, где
время отстает от нашего. Я открыл новый населенный мир.
Ура? Ура! И тут меня скрутил приступ подозрительности:
— Вы дошли сюда раньше меня? Через лес, пешком?
— Так мы же напрямки. — Старичок улыбнулся. — Пока вы
кругаля в автобусе-то давали… а мы напрямки, через лес, тропочками… Я каждый
месяц сюда езжу, все пути знаю. Двадцать минут — и тут.
— Каждый месяц? У вас кто-то погиб здесь?
— Господь миловал. — Старик перекрестился. — Но как все это
было — помню прекрасно. Да… помню. Присядем, может быть?
Он вытянул руку с тростью, указывая на столики кафе.
Странное дело, пальцем ткнуть — было бы невежливо. А тростью указать — чуть ли
не изысканный жест. Может, это еще с обезьян пошло? «Не тычь пальцем, ты же
предок человека и освоил орудия труда! Возьми палку!»
— Да… Но… — Я заколебался. В транспорте-то у них проезд
условно бесплатный…
— Не при деньгах, молодой человек? — Старик улыбнулся. —
Позвольте угостить вас кружкой пива.
Пить после прогулки и впрямь хотелось.
— Мне не совсем удобно, — промямлил я.
— Пойдемте, юноша, пойдемте. — Старик пристукнул тростью по
камням. — Я вовсе не старый извращенец, норовящий познакомиться с мальчиком. И
не алкоголик, травящий байки за выпивку. Ну!
Я смирился. В стариковской настойчивости было что-то
одновременно комичное и трогательное. Конечно, за извращенца или алкоголика я
его не принимал. А вот за любителя поговорить, рассказать о самом главном
приключении в жизни…
Мы уселись под бежевым зонтиком, на ткани которого был
напечатан странно знакомый очертаниями логотип: «Квас-Спас». Столик был
основательный, алюминиевый, а вот стулья легкие, пластиковые, но с заботливо
постеленными подушечками из яркой синтетической ткани. Подошел официант —
совсем молодой парнишка. Чернокожий.
— Здравствуйте, Кир Саныч, — сказал он старику, улыбаясь. Не
менее широко и дружелюбно он улыбнулся мне: — Здравствуйте.
— Добрый день, — сказал я. Парень вызывал невольную
симпатию, сразу хотелось что-нибудь у него заказать.
— Здравствуй, Роман. — Старик снял шляпу, аккуратно
пристроил ее на свободном стуле. Трость почему-то прислонил к столу, хотя
естественно было бы повесить ее на спинку стула. — Нам, пожалуйста, по кружке
пива. «Московского черного». Нет, пожалуй, юноше — «Яузского золотого», ему
жарко. И к пиву как положено. Да, твоя матушка пирожки пекла?
— Уже ставит в духовку. — Негр Роман прямо-таки расцвел в
улыбке.
— Матушке от меня привет, а нам — пирожки, — решил старик.
Когда официант отошел, повернулся ко мне и заговорщицки произнес: — В это
трудно поверить, но лучшие в Москве пирожки с капустой печет его мать. Которая
капусту увидела, только в Союз приехав!
Значит, все-таки Союз…
— Удивительно, — сказал я, имея в виду вовсе не кулинарные
таланты чернокожей иммигрантки.
— Давайте знакомиться, — продолжал старик. — Кирилл
Александрович.
— Кирилл. Кирилл Данилович.
— Тезка! Очень приятно.
Летняя стойка с пивными кранами и высокими разноцветными
стеклянными конусами — неужели сироп для газировки? — стояла перед входом в
ресторанчик. Официант быстро вернулся с двумя кружками пива. Неуловимым
движением обронил перед нами на столик картонные кружочки, следом опустил
запотевшие кружки с пивом. Старику — чернейший портер с густой шапкой пены. Мне
— золотистое, светлое, но без той нездоровой бледности, что отмечает всякие
мексиканские и южноамериканские сорта.
Пиво оказалось хорошим. Прохладным, легким, без кислого
привкуса.
Следом за пивом были принесены орешки нескольких сортов,
тарелка с сырной нарезкой, мелкая копченая рыбешка.
— Пирожки скоро будут. — Роман приложил палец к белому
берету, будто шутливо отдал честь, и удалился.
— Так вот, — отхлебывая пиво, сказал старик. — Было это в
мае… слухи-то по Москве с первого числа ходили, но мало кто им верил. Сами знаете,
какое это время было. Тревожно, голодно… Но восьмого мая все-таки стали людей
эвакуировать. Объясняли, что упадет огромный метеорит. Народ, конечно, не шел.
Не верили. За дома боялись, за скарб… — Он задумчиво посмотрел на памятник. —
Там написано, что триста четырнадцать человек погибли. Врут! Это только те, кто
отказные листы подписал: мол, предупреждены, эвакуироваться отказываемся. Их и
засчитали. Еще, полагаю, столько же не нашли, не предупредили. Кто двери не
открывал, кто прятался, ничего хорошего от властей не ждал. Да и ворья с
дураками набежало… сквозь оцепление всегда просочиться можно. Квартиры грабили,
веселились. Всю ночь тут костры горели, пьяные вопли были слышны, визги
женские… Я в оцеплении стоял. Ох, ругались красноармейцы… мат стеной стоял. А
утром ударило.
— Вы видели, как упал метеорит? — спросил я.
— Нет, конечно. Что вы, Кирилл! Был удар. Страшный удар,
Спасская башня у Кремля накренилась… Земля будто море волнами ходила. Свет —
ослепительный, ярче тысяч солнц. Грохот — кто от страха вопить не начал, тому
барабанные перепонки порвало. Потом говорили, будто видели кто огненный шар, с
неба валящийся, кто дымный след… Нет, ерунда все это. Удар, свет, грохот. Все
отсюда, вот именно с этой точки, и шло. Телеграфные аппараты на пятьдесят верст
вокруг погорели…
Я кивнул. Покосился на руины башни.
— Да, тут мемориал и построили, — кивнул старик. — Все было
выжжено, в прах превратилось. А она — устояла. Чудеса, правда?