Я покачал головой.
— Жаль, — сказал он. — На следующей неделе мы собирались играть в «Арчез».
— Да, значились в афише вторыми с конца, — добавил Дэниел.
Я спросил, играет ли он на чем-нибудь, кроме синтезатора.
— На гибсоновской электрогитаре, но слабо, — ответил он.
— Как бы ты отнесся к предложению поиграть вместе с человеком, который почти что легенда джаза? — спросил я.
— Как можно быть почти что легендой джаза? — не понял Макс.
— Заткнись, Макс, — сказал Дэниел, — Питер имеет в виду своего отца. Ведь так, Питер?
Повисла пауза. Все знали, что отец больше не играет на саксофоне.
— Он сменил инструмент, верно? — наконец нашелся Дэниел.
— Да, — сказал я, — теперь это клавиши, «Фендер Родс».
— И что, хорошо играет? — спросил Макс.
— Да уж наверняка лучше меня, — сказал Дэниел.
— Чертенок Грант, — проговорил Джеймс. — Круто звучит, а?
— Еще как круто, — отозвался Макс. — Думаешь, он согласится?
— Я его спрошу, — пообещал я. — А почему бы и нет, в самом деле?
— Спасибо тебе, — сказал Дэниел.
— Не стоит благодарности, приятель, — ответил я. — Я просто делаю свое дело.
Джазовая полиция спешит на помощь. Если только папа согласится — а он, скорее всего, это сделает. Клуб «Арчез» от нашего дома через дорогу, так что с тем, чтобы добраться, проблем не возникнет. Я подумал: пусть мама займется организацией репетиций, ей это наверняка будет приятно.
Я согласился задать отцу этот вопрос — и только после этого осознал, что вообще ни разу в жизни не слышал, как он играет перед публикой. Добровольный джазовый патруль так обрадовался, что Джеймс немедленно отправился за пинтой пива для меня. Вообще-то даже за несколькими пинтами, но я был за рулем и ограничился одной. И правильно сделал: минут через десять позвонила сержант Стефанопулос.
— Мы тут перерыли квартиру Данлопа и кое-что нашли, — сказала она. — Я хочу, чтобы вы на это взглянули.
— Буду через полчаса, — сказал я.
Джейсон Данлоп проживал в полуподвальной квартире в доме на Барнсбери-роуд, построенном в начале викторианской эпохи, а позже отреставрированном. В прежние времена помещения для слуг были бы полностью подвальными, но люди викторианской эпохи жаждали улучшать жилищные условия ближних своих, а посему решили, что даже низшие слои общества достойны того, чтобы видеть хотя бы ноги своих господ. Так появился цокольный этаж. Возможность проникновения дневного света помогала экономить свечи — а пенс, как известно, шиллинг бережет. Внутри стены были выкрашены в стандартный белый цвет. Абсолютно голые — ни фотографий в рамках, ни репродукций Мане и Климта, ни картинки с собачками, режущимися в покер. Кухонная мебель была недорогая, но совершенно новая. Я чувствовал, что эту квартиру купили именно с тем, чтобы сдавать, причем недавно. Судя по полураспакованному чемодану в коридоре, Джейсон Данлоп вряд ли успел прожить здесь долго.
— Трудный развод, — пояснила сержант Стефанопулос, показывая мне, что где.
— У супруги есть алиби?
— Вроде того, — хмуро сказала сержант.
Вот радость-то, когда бывшие родственники становятся подозреваемым и жертвой. Хорошо, что я не участвую в расследовании.
Спальня в квартире была только одна. В углу стояла пара мужских чемоданов, на их поднятых крышках белела дактилоскопическая пудра. Стефанопулос подвела меня к пачке книг, аккуратно сложенных на кусок полиэтилена возле кровати.
— С ними уже работали? — спросил я.
Стефанопулос кивнула, но я все равно натянул перчатки.
С вещдоками всегда лучше работать в перчатках, и сержант одобрительно хмыкнула. Я взял в руки верхнюю книгу. Это было старое, еще довоенное издание, аккуратно обернутое временной обложкой из пергамента. Развернув ее, я прочитал название: «Philosophiae Principia Artes Magicis», автор Исаак Ньютон. Точно такое же издание лежало на моем собственном столе рядом с толстенным латинским словарем.
— Когда мы это увидели, сразу подумали о вас, — сказала сержант Стефанопулос.
— Есть еще что-то подобного рода? — спросил я.
— Мы сложили все в отдельную коробку, — сказала сержант, — мало ли, вдруг там какое-нибудь проклятье.
Я искренне надеялся, что это она так шутит.
Я внимательно осмотрел книгу. Обложка обтерлась по углам и покоробилась от возраста. Края страниц были обтрепаны и покрыты пятнами от частого перелистывания. Кому бы ни принадлежала эта книга, на полке она явно не пылилась — наоборот, в нее регулярно заглядывали.
Открыв страницу 27, я обнаружил — на том самом месте, где в своей книге вклеил стикер со знаком вопроса, — полустертое слово «quis?», написанное карандашом. Стало быть, кто-то другой тоже никак не мог въехать, о чем же Исаак толковал в середине своего вступления.
Но если этот кто-то всерьез занимался изучением нашей темы, то он точно так же не смог бы обойтись без «Современных комментариев к Великому труду» авторства Катберстона, написанных в 1897 году, — к счастью, на английском, — и, несомненно, обрадовавших каждого, кто хоть раз в жизни пытался засветить над своим столом магический световой шар. Заглянув в коробку, я обнаружил книгу Катберстона под толстым современным изданием, сочетавшим латинский толковый словарь и справочник по грамматике. Было приятно сознавать, что не я один в ней плаваю. «Современные комментарии» были, подобно «Principia», старыми и потрепанными. Перелистнув еще страниц тридцать, я наткнулся на выцветший штамп — раскрытая книга, окруженная тремя коронами в кольце из надписи «BIBLIOTHECA BODLEIANA». Открыл «Principia» — там обнаружился другой штамп: старинный чертежный циркуль в центре круговой надписи «SCIENTIA POTESTAS EST QMC». Я глянул на фронтиспис и увидел небольшое прямоугольное пятно темнее остальной страницы. У папы есть несколько книг с подобными отметинами, он в ранней юности умыкнул их из школьной библиотеки. Отметина осталась после того, как был оторван библиотечный карман для формуляра, приклеенный на страницу на заре времен, когда по земле бродили динозавры, а компьютеры были величиной со стиральную машину.
Я осторожно извлек из коробки все ее содержимое. Там оказалось шесть книг, имеющих непосредственное отношение к магии, — и на всех был штамп «BIBLIOTHECA BODLEIANА».
Понятно было, что штамп принадлежит Бодлианской библиотеке, которая вроде бы находится в Оксфорде. Но если второй штамп мне опознать не удалось, то девиз на нем я узнал с первого взгляда. И позвонил в «Безумие». Прошло несколько гудков, прежде чем на том конце подняли трубку.
— Это Питер, — проговорил я. В трубке повисла тишина. — Мне нужно поговорить с ним, прямо сейчас.
Послышался стук — трубку положили на столешницу рядом с телефоном. Следовало ждать. Пора бы уже купить Найтингейлу нормальный мобильник, подумал я.