Авалон-2314 - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Гаркушев cтр.№ 89

Рекомендация Че дорогого стоила, но Хонгр насторожился. Союз? Почему легендарный революционер выразился так? Выходит, Мерлин – не псевдоним известного бойца? Он не член организации?

– Да кто он такой, Мерлин?

– Ты не понял? – удивился Че. – Но ведь ты выполнял его команды. По его приглашению прибыл сюда. Мерлин считает, что ты лучше всех справишься с поставленной задачей.

– Я думал, что мы работаем вместе…

– Так и есть. Но Мерлин – искусственный интеллект проекта «Авалон». Он считает, что человечеству грозит серьезная опасность. И намерен ее предотвратить.

– Почему же он не обратится напрямую к правительству?

– Как? С требованием убить во имя великих целей великого русского поэта? Да и «Авалон» неоднороден… Другие элементы категорически против тех изменений, что инициируются Мерлином. Но тем, кто стоит за свободу, с ним по пути. Поэтому мы и идем на жертвы.

Хонгру стало не по себе. Но кто сказал, что принести человечеству счастье будет легко?

* * *

– И как вас зовут, любезный? – обратился Гумилев к пленнику. – Кто вы такой?

– Дима меня зовут, – обиженно буркнул парень.

– Дима? То есть Дмитрий?

– Нет. Я Дима Соловей. Автор и исполнитель.

Гумилев нахмурился и обратился ко мне:

– Бредит, что ли?

Мне оставалось только пожать плечами. Убийца, представившийся Димой Соловьем, выглядел довольно жалко. Разбитая физиономия, бегающий взгляд, слежавшиеся волосы. Когда-то они, видимо, были уложены в хорошую прическу, но сейчас от нее остались одни воспоминания.

– Зачем вам понадобилось убивать философа? – спросил я. – Кто вас послал?

Возможно, вопросы были лишними. Не исключено, что Гумилев знал ответы на них, но всегда полезно выслушать информацию из первых рук.

– Мои продюсеры, – ответил Соловей. – Они рассчитали, что это поднимет мою популярность.

– И вы согласились? – брезгливо поинтересовался Николай Степанович.

– А что? – огрызнулся Соловей. – Сами вы кто такие? Мне сказали, что философ живет на помойке один. А тут охрана – два жлоба, гранаты кидают, допрашивают… Я, может, имею право на адвоката!

– Сам ты жлоб, – отчего-то обиделся я.

– Продолжайте, продолжайте, – усмехнулся Гумилев. – Значит, жизнь к вам несправедлива?

– Еще бы! Я знаменитый на всю страну певец, а сейчас в меня гнилыми помидорами кидают. Но я никого не убивал! Вот! Вы сами его пришили… Хотя нет, конечно… Про меня ведь должны узнать, что это я его грохнул! Так что запишите! Застрелил из немецкого автомата как пособника фашистов!

– Запишем, – вздохнул Гумилев. – Стало быть, вы решили убить Ницше, чтобы прославиться? По совету продюсеров?

– Да. То есть нет! Я из идейных соображений.

– Да бросьте вы глупости говорить… И кто эти продюсеры?

– Немцы.

– Надо выяснить, что за немцы, – протянул поэт.

– Да простые немцы, – бросил Соловей. – Один негр, другой араб.

– Все-таки бредит, – констатировал я.

– Нет, сейчас такое действительно случается, – после небольшой паузы отозвался Гумилев. – Кстати, вы знаете немецкий?

Земля под нами уже превратилась в шар, челнок мчался в просторах космоса, а невесомость не наступала. Значит, шли мы по-прежнему с ускорением.

– Нет, – заявил наш пленник.

– Я спрашивал Даниила, – хмыкнул Николай Степанович. – А вы-то зачем врете, любезный?

– Я не вру!

– А кто по-немецки на пустыре орал?

Соловей насупился и замолчал.

– Увы, я изучал только английский язык, – ответил я на вопрос поэта.

– Зато у вас есть имплантаты, – заметил Гумилев. – А у меня в комме – универсальная программа-полиглот. Не хотите выучить язык прямо сейчас?

– Зачем?

– Я догадываюсь, куда мы летим. На Луну, в немецкий сектор. Мне кажется, владение языком там пригодится. Выведем на чистую воду загадочных продюсеров.

– Они по-русски прекрасно говорят, – заявил Соловей.

– Хорошо, и тем не менее…

Николай Степанович достал свой комм-луковицу, поколдовал с ним. Мой комм отстраненно поинтересовался:

– Принять программу с чужого информационного устройства?

– Да, – ответил я, понимая, что скинуть на мой комм можно что угодно, вплоть до вируса. Или вирус искусственный интеллект моего комма все же распознает?

Гумилев выглядел таким всезнающим и уверенным в себе, что я начал относиться к нему с подозрением. Кто знает, что у него на уме? Современники рассказывали, что он всегда был таким: самоуверенным, бескомпромиссным, твердым. Сейчас он, видимо, решил вести какую-то свою игру.

Комм начал тихонько попискивать. В районе разъема имплантатов чувствовалась легкая щекотка, мысли рассеивались.

– А вы хорошо говорите по-немецки? – спросил я Гумилева.

– Неплохо, – ответил поэт. – Практиковался в последнее время изрядно. С тем же Ницше разговаривал – полагаете, мы прежде знакомы не были?

– Не задумывался об этом.

– Пытался склонить его к сотрудничеству… Правда, не по просьбе Галахада.

Гумилев поднялся из удобного мягкого кресла – ему, видимо, наскучило наблюдать за действиями автопилота – и подошел к шкафу. Убранство космолета было выполнено в стиле ретро: стилизованные под дерево поверхности, ковер на полу, нарочито вычурная резьба. Когда Николай Степанович открыл дверцу шкафа, очарование старины развеялось. Дверца оказалась тонкой, металлической.

В шкафу обнаружился пулевой револьвер, который поэт любезно отдал мне, несколько комплектов белья, книги.

– Настоящие книги… – завороженно протянул Гумилев. – Здесь их только в вирте и в музеях встретишь. Проклятые голографические панели, или, как их еще называют, букридеры…

– Что же читают хозяева этого космолета? – поинтересовался я.

Николай Степанович вынул из шкафа толстый том и продемонстрировал мне обложку, на которой было крупно написано: «Моя борьба».

Надпись я воспринял сразу в переводе, будто бы всю жизнь читал по-немецки, и только потом сообразил, что слышал о книге прежде, правда, называлась она «Mein Kampf». То есть она и сейчас так называлась, но для моего слуха это звучало уже по-другому. Вот вам и автоматическое изучение языка…

– С каких пор эстрадные певцы увлекаются такой литературой? – поинтересовался я у Соловья.

– Откуда я знаю, что это за книга? Это же не мой катер, – проскулил Дима. – Я и о револьвере не знал.

– А то бы перестрелял нас?