Но жизнь Бориса Ефимовича не всегда складывалась так благополучно.
В семидесятых он с треском был отчислен из ординатуры и исключен из обязательного тогда комсомола из-за неоднократных попыток выехать в Израиль. В Израиль он так и не попал, перебивался случайными не приличествующими его выдающемуся уму заработками, потихоньку тайно занимался частной практикой, на досуге читал непопулярные в Советском Союзе книги по психоанализу, объявленному буржуазными выдумками.
Правда, его телефон передавали друг другу невротические жены партийно-номенклатурных
боссов и подпольных цеховиков, а принимал он только по рекомендации.
К началу девяностых его имя произносилось пациентами с благоговейным
шепотом: "Борис Ефимович - маг и кудесник, Борис Ефимович
может все", а официальная медицина брезгливо морщилась и презрительно комментировала: "Шарлатан-недоучка", напоминая о том, что Гольдина вышибли из ординатуры. С тех пор Борис Ефимович получил множество дипломов различных западных школ, вступил в академии и научные сообщества, публиковал работы преимущественно в западных журналах, но у нас это почему-то игнорировалось с акцентом на не законченную двадцать с лишним лет назад ординатуру.
Наверное, все-таки комплекс по этому поводу у Гольдина был, о чем свидетельствовали вставленные в рамочки и развешанные по стенам кабинета дипломы. Как будто он постоянно доказывал всем: посмотрите, какой же я недоучка, ведь у меня столько дипломов! Впрочем, светила официальной науки не посещали его кабинет, а больные и так взирали на него, как на живого бога.
За все эти годы Гольдин успел несколько раз жениться, завести некоторое количество детей, оставить женам при разводе все, неоднократно уходя от них с чемоданами книг по психиатрии и психоанализу - единственное, на что жены не претендовали,- начать все сначала, пойматься в нежные лапки очередной искательницы денег и престижного мужа, разочароваться, благородно уйти, начать все сначала... Как бы то ни было, он всегда возвращался в старую квартиру в Трехпрудном переулке, к своей старенькой маме, которая давно уже оставила надежду поселиться на благословенных берегах реки Иордан, хотя сейчас это было так просто. Но не бросать же было любимого сыночка, такого беспомощного и так плохо приспособленного к жизни, даже ради Земли Обетованной!
* * *
Борис Ефимович встретил Симу преувеличенно радушно, долго
жал ей руку своей мягкой лапкой, вертел ее, деликатно поддерживая
за локоток (выше он не доставал), восхищенно охал и цокал языком,
всем своим видом выражая крайнее удовольствие видеть Симу. Наконец
он усадил ее в кресло, попросил секретаря принести кофе, достал бутылочку старого армянского коньяка.
- Спасибо, я за рулем, - с сожалением отказалась Сима,
она с удовольствием выпила бы рюмочку в такой промозглый день.
- Жаль, и я не могу, - вздохнул Борис Ефимович,
у меня еще больные.
Но Симе показалось, что он просто стремится быть абсолютно синхронным собеседнику, возможно, чисто профессионально.
- Как поживает ваша матушка? Язык не поворачивается назвать милую Мариночку Мариной Алексеевной! Ах, - он мечтательно закатил глазки, - а ведь, дитя мое, я чуть было за ней не приударил!
- Мама в порядке, работает, заведует острым отделением,
вежливо сказала Сима. Она уже чувствовала, что до цели своего
посещения она доберется не скоро. - А вы ведь учились
вместе, да?
- Ну, недолго, в ординатуре; если вам мама говорила, меня оттуда
вскоре отчислили, о чем я, впрочем, не особенно жалею. Тогда, надо
сказать, переживал! Казалось, жизнь кончена, карьере конец, можно
идти только в дворники. Но никогда не знаешь, чем все обернется.
- Да уж, - неопределенно сказала Сима, прихлебывая
кофе.
- А батюшка ваш, Григорий, если не ошибаюсь, Александрович?
- Я его не знаю, - честно выпалила Сима. Почему-то этому
маленькому человечку хотелось говорить только правду.
- Узнаю Мариночку, - вздохнул Борис Ефимович, - строгая, принципиальная и, между нами, очень гордая, очень упрямая.
- Да уж, - более определенно сказала Сима: кому, как
не ей, было это знать!
- Слава богу, мои бывшие жены не столь тверды в своих
решениях. Сколько раз они запрещали мне видеться с детьми, чтобы насолить
мне, конечно, но всякий раз отступали.
- А у вас много детей? - бестактно поинтересовалась Сима.
- Лиза, на год вас помоложе, Миша, студент четвертого курса медицинского, и, разумеется, будущий психиатр, Аркаша, восьмиклассник, и Анечка, - его лицо расплылось в счастливой улыбке, - ей всего пять,
она младшенькая, самая любимая. Разумеется, они от разных жен,
с гордостью добавил он.
Сима даже позавидовала, она с удовольствием присоединилась
бы к его многочисленному выводку. Было сразу видно, что Борис Ефимович необычайно любвеобильный папаша. Эх, зря мать в свое время отвергла его ухаживания!
- Ну, деточка, это все лирика, а что же привело
вас ко мне? Надеюсь, не ваши личные проблемы?
- Нет, слава богу, - поспешно сказала Сима,
я вполне здорова. У меня проблема другого порядка. Дело в том,
что я частный детектив.
- Ах, что вы говорите, - восхищенно всплеснул
ручками Борис Ефимович, от избытка чувств даже подпрыгнув в кресле.
Знаете, я всегда мечтал познакомиться с настоящим детективом!
Сима польщенно улыбнулась, странный доктор нравился ей
все больше и больше.
- Я веду расследование, - продолжила она,
и оно касается одной из ваших пациенток.
- Да что вы! И кого же вы имеете в виду? - заинтересованно
спросил Гольдин.
- Вы, наверное, слышали об убийстве Артемова?
- Ну конечно! Я же много лет наблюдаю его дочь! Боже
мой, какое горе, какой ужас! Бедная девочка потеряла мать, теперь
отца... Где же в мире справедливость?! - патетически воскликнул
он. - Кстати, мой секретарь несколько раз звонил ей, ведь девочка
определенно нуждается в психиатрической помощи, но увы... Никто не
отвечает. Честно говоря, я уже начал беспокоиться. Кроме того, лечение
давало хорошие результаты, а теперь все может пойти насмарку.