— Лаис завистница! — подхватили Клития и Филлис, верные приспешницы Мауры. Им вторили и другие девушки.
— Лаис, ты… Ты в самом деле завидуешь мне? — всхлипнула Гелиодора. — Неужели ты…
— Глупости! — отчаянно закричала Лаис. — Ну что за глупости! Что мне сделать, чтобы ты поверила? Хочешь, я… Хочешь, я тоже отрежу волосы?
— Ага, давай! — возбужденно взвизгнула Маура. — Обрежь волосы, и мы поверим, что ты не завистница! Только ведь ты никогда этого не сделаешь! Никогда! Ты носишься со своей пыльной красотой, как курица с яйцом!
— А ну, прекратите! — что есть мочи завопила Никарета, хватаясь за виски. — От всех этих глупостей у меня сейчас голова лопнет! Быстро разойдитесь по своим доматио! И немедленно спать! Завтра вам предстоит серьезное испытание по общим знаниям!
— Уже сегодня, великая жрица, — дерзко уточнила Маура. — Ведь полночь миновала!
— Тем более! — рявкнула Никарета. — И чтобы я больше не слышала ни звука!
— Девушки, советую вам не снимать на ночь парики, — сказала Бавкида. — Вы должны к ним привыкнуть так, словно это ваши собственные волосы. Впрочем, они изнутри смазаны особым составом, который готовили на Крите еще в древности, так что будут держаться, даже если вы упадете в воду!
— Слышишь, Гелиодора? — хихикнула Маура. — Ни в коем случае не снимай парик! Если повезет, твоя бывшая лучшая подружка за ночь лопнет от зависти!
— Смотри сама не лопни от своего глупого смеха! — огрызнулась Лаис, входя в свой доматио, ложась и отворачиваясь к стене.
— Нет, не ходи туда, Гелиодора! — верещала в коридоре неугомонная Маура. — Иди лучше спать в наш доматио! А то Лаис пострижет еще и парик! Вообще надо разобраться, почему Элисса обрезала наши волосы! Не иначе ее кто-то подкупил! И теперь я почти уверена, что это Лаис!
Лаис прикусила губу, чтобы промолчать. Она не сомневалась, что Гелиодора сейчас вступится за нее, ответит Мауре — со свойственным ей тонким и спокойным остроумием, — но подруга тоже молчала.
Лаис напряженно смотрела на дверной проем, однако Гелиодора не возвращалась в доматио, не ложилась спать.
Неужто она поверила Мауре?! Неужто оказалась настолько глупа?!
Лаис хотела подняться и пойти за подругой, но Маура опять поднимет крик… В конце концов, Гелиодора сама должна решить, кому верить и что делать!
Лаис прикрыла усталые глаза, но всем существом своим вслушивалась в ночные звуки.
Ладно. Лучше попытаться уснуть. Как говорят умные люди, на то, что было сделано ночью, день смотрит и смеется. Вот так и они с Гелиодорой утром вместе посмеются над клеветой Мауры.
Однако Гелиодора не возвращалась. Может быть, она и в самом деле легла спать в другом доматио?
Обида долго не давала Лаис уснуть, да еще мешали стоны и рыдания Мауры, громогласно проклинавшей Элиссу и оплакивавшей утрату своих волос.
Лишь на рассвете Лаис, наконец, смогла задремать.
Коринф, храм Афродиты
Великий Коринф прославлен в истории Аттики многими событиями. Именно здесь Геракл задушил немейского льва и убил птиц-людоедов у Стимфалийского озера. Беллерофонт поймал Пегаса близ источника Пирена в Акрокоринфе, а Сизиф закатывал на его вершину свой роковой камень. Конечно, всякий коринфянин поведает любому гостю эти и множество других легенд, однако, если спросить, чем ныне знаменит Коринф, ответ будет один: школой гетер!
Если гость задает вопрос мужчине, можно не сомневаться, что физиономия отвечающего расплывется в довольной ухмылке. Если женщине — она непременно подожмет губы, а в голосе ее прозвучит отвращение. В глазах юноши заблестит тайное вожделение, в глазах девушки — тайное любопытство…
Ну а если гость окажется здесь в середине месяца, который в Коринфе, Афинах, Делосе и Милете называют таргелион, в Дельфах — гераклий, в Этолии — агией, в Фессалии — гомолий, в Беотии — гомолой, на Родосе — аграиний, в Эпидавре — киклий, в Косе — агрианий, а в Македонии — дайсий
[32]
, в том прекрасном месяце, когда яблони уже уронили лепестки, но обочины дорог еще не выжжены солнцем и пестрят сияющей зеленью травы, гиацинтами, дельфиниумом, шафраном и яркими маками, распустились розы, одуряюще благоухает акация, и воздух над цветами кажется пестрым от мельканья пчел и бабочек, — если гость окажется в Коринфе в этом благословенном месяце, он может считать, что ему необыкновенно повезло в жизни, потому что он может попасть на выпускные состязания в школе гетер!
Никто не знает, правда это или нет, но рассказывают, будто во времена первой Никареты, основавшей школу гетер, туда принимались все девушки подряд, богатые и бедные, потому что Никарета своим служением Афродите Пандемос несказанно разбогатела и хотела отблагодарить богиню-благодетельницу.
Затем времена изменились. В школу брали десяток, два или три девушек, но только тех, кто был готов заплатить за себя довольно большой вступительный взнос. Если девушка уходила из школы сама или бывала исключена, деньги ей не возвращали.
Наставниц для аулетрид приглашали из числа преуспевающих гетер, однако не коринфских, а из других городов. Местные гетеры меньше всего хотели содействовать успехам молодых и красивых соперниц, которые — благодаря от них же полученным умениям! — отнимут у них самых щедрых и веселых любовников. Поэтому — опять же по слухам! — бывали случаи, когда наставницы добивались исключения лучших аулетрид, а кое-кого даже со свету сживали.
Впрочем, возможно, это были только слухи, да и принадлежали они к старинным временам.
Учились в школе гетер недолго — всего лишь год, но этого хватало, чтобы познакомиться с основами мастерства, оттачивать которое предстояло весь недолгий отрезок быстротекущей жизни, когда женщина считается привлекательной.
В прошлом году в школу было принято двадцать девушек. До выпуска дошли девятнадцать. Одна аулетрида по имени Нофаро спустя какой-то месяц после начала занятий вышла замуж за стражника из службы водоносов и покинула Коринф вместе с ним.
Однако на просторных белоснежных ступенях храма появились почему-то лишь восемнадцать аулетрид. Как и положено, они были со скромно заплетенными в плексиды волосами, босые, одетые в простые белые хитоны и гиматии, которыми можно было при случае прикрыть лицо. Прикрывать лицо предстояло при неправильном ответе на вопрос наставниц.
Вообще со стороны могло показаться, будто на ступени храма опустилась стая чудесных белых птиц!
Все наставницы во главе с Никаретой были в перехваченных белой тканью камлиммах
[33]
(как и положено коринфским гетерам!), в белоснежных одеяниях, из-под которых, впрочем, сверкали яркие сандалии, изукрашенные каскадами драгоценных камней.