Однажды, когда Петька, пару раз споткнувшись об вытянутые в проход ноги, вдохнув тяжелый запах перегара, совсем оробел от воплей и ржания за те десять минут, когда нас старательно не замечали, и только усилием воли удерживал навернувшиеся ему на глаза слезы, я не выдержала. Звонко хлопнув его по спине, я громко сказала по-русски: «Не робей, сынку, войну с немцами мы выиграли». Не знаю, из каких глубин подсознания у меня это выскочило, я сама даже удивилась. Но эффект был значительный. Мгновенно воцарилась тишина, ноги, перегораживающие проход, убрались под лавки, и хозяин осторожно спросил нас по-итальянски, не русские ли мы, случайно (то есть слышал, подлец, как мы просили кофе). Я не стала говорить с ним по-итальянски. «Русские, – громко сказала я на своем родном языке, – и хотим кофе и капучино. Ферштейн? – потом, подумав, прибавила: – Битте. Вот так-то, Петруха, теперь тебе все понятно?» Так мы в первый раз выпили кофе в приятной тишине.
Не исключаю, что у себя в неметчине немцы являют собой образец хорошего тона. Может быть, так разнузданно они ведут себя только на отдыхе. Или только в Южном Тироле, но в любом случае благодаря обилию плохо воспитанных немцев на этом райском горнолыжном курорте я вдруг впервые увидела итальянцев как рыцарей без страха и упрека, рядом с которыми не нужно прилагать никаких усилий, чтобы во всей полноте ощущать земную красоту.
Leggende metropolitane
Городской фольклор
Я так много размышляла о национальных стереотипах, что теперь даже посвящаю одну лекцию в году этой теме, и мои студенты неизменно удивляются самой идее «национального итальянского стереотипа». Для них совершенно очевидно, что у туринца и, например, сицилийца нет ничего общего… И паче того – что общего может быть у них, генуэзцев, с калабрийцами, или с пьемонтцами, или с неаполитанцами? А между тем я своими глазами видела, как в итальянском спектакле о путешествиях Марко Поло татар играли русоголовые кудрявые вьюноши с голубыми глазами, и не просто играли, а то и дело пускались вприсядку. Есть у Василия Аксенова очень милый рассказ об американце ирландского происхождения, который рассказывал, как ему во время войны жизнь спас то ли казах, то ли казак, то ли узбек, который, конечно, как и все русские, был татарином. Только вот, когда его самого назвали англичанином, вознегодовал: все, говорит, земляне похожи друг на друга, только мы, ирландцы, очень сильно отличаемся от этих англичан… потому что мы лучше.
Хорошо, что все свои теории про итальянцев я начала придумывать тогда, когда с Италией и ее обитателями была знакома без году неделю. Сейчас, перечитывая написанное, я понимаю, что ни слова из сказанного мною на основе наблюдений за генуэзцами не подходит, например, к жителям Милана. Милан – это нормальный, вполне космополитичный мегаполис, и я, кстати, в последнее время все чаще думаю, что работать мне надо в Милане. Но жить – жить, конечно, только в Генуе. Это значит, что и я заболела главной итальянской болезнью под названием «кампанилизм», любовь к своей колокольне-кампаниле, – то есть обычным местечковым патриотизмом. Я так и не научилась еще как следует различать акценты, но существенную разницу быта, образа мыслей, поведения и характеров в разных провинциях Италии я вижу теперь без труда. И особенно меня, как можно догадаться, занимает то, что говорят про генуэзцев, и то, что они сами про себя рассказывают. В сумме это называется здесь leggende metropolitane – буквально: городские легенды, или городской фольклор.
Вообще я заметила, что со временем стала все меньше интересоваться фактами и источниками – ох, зря на меня тратили свой пыл преподаватели истории. Я перестала хватать буклеты в музеях, палаццо и монастырях, потому что всегда там найдется какая-нибудь заноза, какой-нибудь лишний факт, противоречащий не только тому, что мне старожилы об этом месте рассказывали, но самому духу этого места. До сих пор жалею, например, что зачем-то полезла за информацией о Паганини и местах его обитания в Генуе. Жил бы лучше в моем сознании Дом Паганини, и жил бы очень гармонично, а теперь все время у меня каким-то острым краем страшно неудобно в мозгу поворачивается информация о церкви, перестроенной под концертный зал. Такая красивая картинка была, пока я не обременила ее ненужными фактами: справа церковь Санта-Мария дель Кастелло, при ней – музей, при музее – бывший церковный дворик, convitto, в котором устраиваются разные детские праздники, за церковью на горе – пустырь с благородными руинами (они мне всегда напоминают последние кадры из фильма «Сказка странствий»), а по другую руку возвышается строгий фасад Дома Паганини. Сразу за ним – средневековая темная арка, под ней – полукруглая длинная лестница, ведущая вниз, а дальше уже целая путаница лестниц, расходящихся во всех направлениях среди башен, домов, перестроенных из старых крепостных стен, террас, садов и площадей. Но я, кажется, отвлеклась.
Итак, про моих любимых генуэзцев обычно говорят, что они ужасно замкнуты, неприветливы и скупы. И в некотором роде это правда. Действительно, если сравнивать жителей, скажем, Рима с жителями Генуи, то на фоне римлян генуэзцы действительно покажутся, мягко говоря, необщительными. Только вот фокус в том, что генуэзская общительность – для них самих уже граница допустимого. Даже и не граница, а нейтральная полоса с цветами, то есть за границы допустимого мы уже вышли, а дальше идти будет прямым самоубийством. А такому неврастенику, как я, остается только благодарить Бога за то, что хоть мне и попался в мужья итальянец, – он живет в Генуе, вместе с полумиллионом страшно замкнутых и необщительных, на взгляд остальных итальянцев, генуэзцев.
Но если генуэзская необщительность – величина относительная, то есть может быть признана таковой только в сравнении с общительностью других жителей Апеннинского полуострова, то генуэзская скупость могла бы стать мировым эталоном. Она – не относительна, она абсолютна, самодостаточна и совершенна. Генуэзцы своей бережливостью очень гордятся и сами о ней с удовольствием рассказывают. Вот, например, анекдот о знаменитом соусе песто. Его делают из листиков специального, генуэзского зеленого базилика с добавлением кедровых орешков, сыра пармезан, твердого овечьего сыра, чеснока и оливкового масла. Но все-таки главный ингредиент – очень нежный базилик с маленькими ярко-зелеными листиками, который растет только в Лигурии. Настоящие генуэзцы стараются поэтому на балконе выращивать не цветы, а базилик. Ведь лучше, чем свой, не может быть, верно? Так вот, одна генуэзская старушка рассказывала мне, в чем секрет соуса по-генуэзски, а то взяли, говорит, моду каких-то шеф-поваров по телевизору показывать, а что они понимают в нашей национальной кухне? А я вот вам расскажу, как еще наши бабушки делали. Сначала, говорит эта синьора, надо взять все ингредиенты, кроме базилика, да и начать все растирать в ступке (забыла сказать, нельзя растирать все в кухонном комбайне – или по крайней мере нельзя в этом признаваться! – надо иметь специальную мраморную ступку и в ней толочь все пестиком). Так вот, толчет себе настоящая генуэзская женщина кедровые орешки с сыром в ступке, толчет и все поглядывает на базилик на балконе. Пока все растолчется, глядишь, у базилика листики и подрастут чуток. Ну хоть на полмиллиметра, да побольше съедим.