Рыжая легкого поведения - читать онлайн книгу. Автор: Анна Дубчак cтр.№ 28

– А что такое негативные эмоции?

– А это как на негативе – все наоборот: женщина должна чувствовать себя на кухне хорошо, а я чувствую себя плохо. Теперь понятно?

– Что ж, если у тебя такое настроение, то уж лучше последовать твоему совету, иначе мы оба умрем с голоду.

Они нашли небольшой частный ресторан на Гоголевском бульваре, где было тихо, горели свечи, а между столиками скользили изящные официанты с большими подносами в руках. Валентин заказал копченого угря, ростбиф, салаты и жареных цыплят.

– Что ты будешь на десерт? – спросил он Наталию, которая пристально изучала меню.

– Клубнику и шоколад.

В баре, прямо напротив них, на полке стоял небольшой телевизор. Откровенно скучающий в этот ранний час бармен, молодой мужчина в отглаженной белой сорочке с красным галстуком, внимательно смотрел выпуск новостей.

– Вот черт, и здесь про политику! И снова про Родионова и его поездку в Италию. Знаешь, Валентин, я иногда чувствую себя настолько оторванной от жизни, что мне даже становится стыдно. Вот скажи мне, объясни глупой женщине, какой смысл заключается в выборах? Я ни за что не поверю, что это честная борьба за власть. Если бы у меня были деньги, я бы запросто придумала какой-нибудь цирковой трюк с избирательными урнами… Вариантов – тысячи! Вот поэтому-то мне, глупой, и не понять, зачем миллионы взрослых людей наряжаются в день выборов и идут голосовать. За кого? За толстосумов? Вот разбогатею и тоже буду баллотироваться в президенты. Уверяю тебя, вся страна проголосует только за меня. Просто мне надо будет все хорошенько обдумать, рассчитать, если понадобится, приглашу Дэвида Копперфильда и оплачу все его фокусы с бюллетенями. Ты же меня нигде, кроме как в постели, представить не можешь… А напрасно, я бы, находясь на президентском посту, разработала такую колоссальную социальную программу, что все евреи потянулись бы из Израиля назад, в Россию…

– Какая ты смешная, Ната…

– Родионов был в Риме, – внезапно стала серьезной Наталия, лицо ее нахмурилось, словно она никак не могла вспомнить что-то очень важное. – А кто еще был в Риме?

– Да там вообще-то была целая политическая тусовка…

– Я не об этом. Кто-то еще был в Риме… Постой, мне надо сосредоточиться, а этот золотистый копченый угорь сбивает меня с мысли… Стоп! Все, вспомнила… Селиванов. Андрей Селиванов, тот самый журналист, которого, как мне кажется, убил Бурковиц.

– Старый хирург, Лев Иосифович Бурковиц убил журналиста? По-моему, Ната, ты улетела в своих фантазиях слишком далеко.

– Не далеко, а высоко. Ведь Селиванов накануне вернулся из Рима. Так, у меня где-то был блокнот. – Она достала из кармана жакета крохотный блокнот и принялась листать его. – Вот, полюбуйся, Селиванов вернулся двадцать восьмого мая из Рима… А теперь набросаем быстренько схемку: ГУРОВ – ПРЕЗИДЕНТ – РОДИОНОВ – РИМСКИЕ ВСТРЕЧИ – КОМПРОМАТ – СЕЛИВАНОВ – ЦЕНТРАЛЬНЫЕ МОСКОВСКИЕ ГАЗЕТЫ – ДЕНЬГИ – РАЗОБЛАЧЕНИЯ – СНОВА РОДИОНОВ – СЕЛИВАНОВ – ГУРОВ – МЕРТВЫЕ ЖЕНЩИНЫ – ПАЦИЕНТКИ БУРКОВИЦА – ТРИДЦАТОЕ МАЯ – СМЕРТЬ БУРКОВИЦА И ПЕРЕСТРЕЛКА – ПОЛИНА И ГУРОВ – ГУРОВ И БУРКОВИЦ – БУРКОВИЦ И СЕЛИВАНОВ – СЕЛИВАНОВ И РИМСКИЕ ВСТРЕЧИ – РИМСКИЕ ВСТРЕЧИ И КОМПРОМАТ – КОМПРОМАТ И ДЕНЬГИ – ДЕНЬГИ И ПОЛИНА…

– А почему бы тебе не связать Полину с Селивановым?

– Она терпеть не могла журналистов. Презирала их за то, что они суют свой нос куда не следует, вмешиваются в ход истории и вообще много на себя берут. Ведь журналисты это кто? Обыкновенные люди, которые должны заниматься элементарными вещами: констатацией фактов, нейтральными комментариями… А что выходит на деле? Журналисты пишут огромные статьи, претендуя на звания политологов, в то время как сами являются аккредитованными писаками, принадлежащими к конкретным политическим группировкам, которым платят за то, чтобы они преподносили любой материал в выгодном для той или иной группировки свете. Все же просто как белый день. Где бы только найти те газеты, на которые работал Селиванов? Ведь он мог публиковаться под самыми разными псевдонимами… Вот почему и я не люблю журналистов и прессу в целом: потому что там можно написать все что угодно, прикрывшись чужим именем. Подожди минуточку… – Она встала из-за стола и подошла к бармену, который, увидев приближающуюся к нему красивую женщину, сразу преобразился, и на лице его появилась искренняя улыбка.

Через минуту Наталия вернулась, держа в руках «Российскую газету». Переписав все имеющиеся на последней странице номера телефонов, она, извинившись перед Валентином, который смотрел на нее с нескрываемым восхищением – хотя пока еще и не понимал, что она собирается сделать, – вышла из зала и, отыскав телефон, начала набирать первый попавшийся номер:

– Девушка, вы секретарь главного редактора? Добрый день. Пожалуйста, выслушайте меня до конца и не вешайте трубку, поскольку это очень важно. Я из С. от Селиванова. Я – его подруга. Вам, должно быть, известно, что Андрея убили, так вот, у меня очень мало времени… Я сейчас в Москве, и у меня есть материал. Так и передайте своему шефу. Он знает. Я буду ждать вашего человека через час на пересечении Гоголевского бульвара и Кропоткинской. На мне табачного цвета жакет и черные брюки; волосы светлые, длинные…

Сказала и повесила трубку. Вернулась за столик и принялась как ни в чем не бывало доедать салат из каких-то «морских животных».

– Через час у меня встреча с представителем «Российской газеты».

– Через час? И ты так спокойно об этом говоришь?

Валентин знал Наталию всего несколько месяцев. Они познакомились при очень странных обстоятельствах в ресторане, куда он ходил инкогнито, чтобы посмотреть на свою дочь. Человек с длинным шлейфом трагического прошлого, он, находясь рядом с Наталией, словно возрождался и начинал понимать вкус жизни, за что и был ей благодарен. Ее расследования, о которых она рассказывала ему с таким упоением, он почему-то не мог воспринимать всерьез, хотя умом понимал, что все, чем занимается его молодая подруга, приносит реальные результаты. И все же ему казалось, что она словно играет, ввязываясь в опасные авантюры, действуя очень часто в одиночку и рискуя собственной жизнью. Быть может, это происходило оттого, что, за что бы она ни бралась, она делала это с легкостью и блеском, и вся ее деятельность шла как бы параллельно реальной жизни, но никак не пересекаясь.

Ее отношения с Логиновым доставляли Валентину боль. Он ревновал Наталию к молодому прокурору и не понимал, зачем ей сразу два любовника. Когда они разговаривали на эту тему, Наталия, словно защищаясь, как маленький зверек, которому грозит смертельная опасность, замыкалась в себе или начинала говорить совершенно безумные вещи о существовании параллельной жизни, о контрастах, о любви и том малом количестве времени, которое отпущено человеку Богом и которое нельзя запирать на замок.

О замужестве она не хотела слышать вовсе, считая, что не создана для семейной жизни. Но Валентин воспринимал ее слова как чудесную уловку, придуманную Наталией для того, чтобы не задеть его своим отношением к той разнице в возрасте, которая и препятствовала, по его мнению, оформлению их отношений. Он не мог знать, что Наталия совершенно искренне отказывала своим мужчинам в браке, считая, что просто еще не созрела для семьи. Не мог он также знать и того, на чем держался их странный треугольник – двое мужчин и одна женщина. А ведь именно контраст этих двух мужчин и составлял всю остроту и смысл ее любви. Она считала, что любит и Валентина, и Логинова одинаково сильно, но все равно по-разному. Когда Валентин спрашивал ее, что она будет делать, если Логинов вдруг узнает о существовании в ее жизни еще одного мужчины, она отвечала всегда одно и то же: это ему, мол, надо будет подумать, что делать. Ее независимость притягивала и настораживала одновременно. Но он любил ее и был счастлив, оттого что в его жизни есть такой удивительный человек, такая непредсказуемая и веселая женщина, сумасбродная и наивная, умная и восторженная, которая в состоянии позвонить ему в три часа ночи и сказать: «Жди меня, я еду…»