Люди спокойно прохаживались, сидели на скамейках, делали фотоснимки. Неожиданно среди них появился спасавшийся бегством верзила, который стал, не задумываясь, разбрасывать их во все стороны. Ева, не обращая внимания на крики, угрозы и ругательства, перепрыгивала через газончики с единственной мыслью сократить расстояние между нею и преступником. Внутри у нее все пылало, но она с радостью почувствовала, что начинает нагонять его.
Почти не замедлив бега, громила схватил крошечного двухлетнего ребенка, ударом локтя в зубы сбив с ног его отца, и подбросил орущего ребенка в воздух, словно баскетбольный мяч.
Еве ничего не оставалось, как резко свернуть влево, пробежать по идеальному газону и попытаться поймать ребенка.
Она его поймала, но малыш ударился головой ей в грудь с такой силой, что Еву прожгла сильная боль и она выдохнула последний остававшийся в легких воздух. Она отчаянно пыталась сделать вдох. Горло пылало от натуги, извергая из груди глухое сипение. Сердце ребенка бешено колотилось прямо напротив ее собственного сердца. Несмотря на боль, она радовалась, что маленькое существо пережило этот жуткий полет и приземление. На какое-то мгновение, когда крики прекратились, Еве показалось, что столкновение с ней убило ребенка. Но затем раздался вздох, и дитя издало такой вопль, что Ева подумала, что после этого наверняка оглохнет. В ушах у нее как будто зазвонили тысячи церковных колоколов.
— Ты в порядке… все в порядке? — донесся до нее голос задыхающейся Пибоди, поднимавшей ребенка в красной шапочке и курточке, который мог с одинаковым успехом быть как девочкой, так и мальчиком. — С тобой тоже все в порядке, паренек. Все в порядке.
Освободившись от тяжести детского тельца, Ева наконец смогла вдохнуть полной грудью.
— Откуда ты узнала, что это паренек?
Пибоди отряхивала ребенка, присев на корточки рядом с Евой.
— С тобой действительно все в порядке? Ты не сильно ушиблась?
— Не знаю. Наверное, не очень сильно. — Если не считать пульсирующей боли в голове, в груди, в том месте, куда ударился ребенок, в заднице, которой она ударилась об асфальт, и рези в только недавно зажившем плече. — Вот же подонок!
Пибоди, поморщившись, поднялась навстречу женщине, бегущей к ней с истерическими воплями.
— Деточка моя! Родненький мой! Чаки! Малыш мой!
Отец с остекленевшими глазами и бледным лицом, по которому текли струйки крови, с трудом поспевал за ней. Вокруг них уже собиралась толпа.
— С ним все в порядке. Все в полном порядке. Эй, Чаки, вот твоя мамочка. Все разойдитесь, прошу вас! Быстрее! — скомандовала Пибоди.
Мать с сыном бросились друг к другу в объятия, а Ева попыталась подняться на ноги. Несколько мгновений все вокруг нее плыло и подпрыгивало, потом вроде бы вернулось в нормальное состояние.
— Разойдитесь, пожалуйста! — повторила Пибоди, взяв отца ребенка за руку. — Сэр, вам нужно на минутку присесть.
— Что случилось? Что случилось?
— Я сейчас вызову врача. Пожалуйста, присядьте. Мэм, вы с Чаки тоже присядьте. — И, повернувшись к Еве, Пибоди добавила: — Тебе тоже нужно сесть.
— Со мной все в порядке. Этот младенец просто сбил меня с ног.
— Вы поймали его. — Мать повернула к Еве заплаканное лицо. — Вы поймали его. Вы спасли моего малыша.
— Хорошо, давайте…
И в очередной раз у Евы перехватило дыхание от горячих объятий женщины. Звон у нее в ушах сделался оглушительным.
— Пибоди.
— Мэм, пожалуйста. — Пибоди попыталась оторвать радостную женщину от Евы. — Прошу вас, сядьте. Вы вместе со всей вашей семьей. Мне нужно получить от вас кое-какую информацию.
Ева сошла с безнадежно истоптанного газона, морщась и скрежеща зубами от боли в плече и бедре.
Подонок, подумала она снова, окидывая взглядом Хай-Лайн.
Но громила уже давно успел скрыться.
* * *
— Что за черт! — выдохнула Пибоди, когда они наконец передали пострадавшее семейство полиции и врачам.
— Сукин сын… Этот сукин сын ткнул меня станнером в спину. Гребаный трусливый ублюдок.
— Он ткнул тебя станнером? Но как же?.. Ах, да, твое волшебное пальто!
— Именно! — Ева потерла кожу рукой. — На самом деле оно служит мне отлично. Я ощутила удар. Толчок в спину. Затем почувствовала легкое жжение. Но оно ощущалось гораздо слабее, смею тебя заверить, чем с обычными защитными жилетами. Я услышала треск включенного станнера. Следующей на очереди была ты.
— Значит, ты меня спасла. Спасибо. Моя куртка отнюдь не волшебная.
— Но, скажу тебе, этот подонок умеет двигаться. Бегает, как тренированный спортсмен. Настоящий профессионал. Он взлетел по здешней лестнице, как будто его несло эскалатором. Я не могла стрелять из-за чертовой толпы вокруг, но вскоре начала его догонять. Понемногу.
— Конечно, я за вами обоими никак не смогла бы угнаться, но, следуя за тобой по пятам, пыталась вызвать подкрепление. А потом увидела, как взлетел в воздух этот ребенок. О господи! У меня сердце упало.
— Подонок не колебался ни мгновения. Даже шаг не замедлил. Саданул отца локтем в челюсть, схватил ребенка и швырнул его.
— Ты совершила настоящий подвиг — поймала его.
— Наверное. — Ева потерла то место груди, куда ее ударило тельце ребенка, и повторила: — Подонок.
— Из Чаки может получиться гениальный баскетболист, если его будет с ранних лет окружать аура этой истории — спасен женщиной-полицейским, которая поймала его на лету в парке Хай-Лайн.
— Да, возможно, но ему придется провести всю жизнь с таким омерзительным именем — Чаки… Ах, вот оно что! Вот почему он так хорошо двигался. Так ловко, с такой грацией. Скорее всего, он — футболист или баскетболист. Могу поспорить, что он немало времени провел на футбольном поле. Чертов полупрофессионал.
— Я его как-то совсем не рассмотрела.
— Вязаная шапочка, солнечные очки, шарф. Лица я тоже толком не разглядела. Но как он сложен, какая фигура! Это что-то! А теперь отправляйся по тем адресам, которые я тебе дала. Я снова займусь «Группой WIN», а потом попытаюсь найти этого подонка.
— Ты родилась в рубашке, Даллас. Сегодня все могло бы кончиться очень плохо.
— И я этого никогда не забуду.
* * *
Еве не хотелось идти прямо в офис «Группы WIN», гордость не позволяла ей появиться перед ними прихрамывающей. Она мечтала поехать домой, погрузить исстрадавшееся тело в горячую ванну, затем подставить его под обжигающие струи душа. Но не могла: работа есть работа.
Как только она вышла из лифта, от стола приемной отошел Робинсон Ньютон. При виде Евы глаза у него на мгновение расширились, но прежде чем она успела понять, произошло это от внезапно проснувшегося чувства вины или просто от неожиданности, он уже бросился ей навстречу со словами: