— Мам, ты как? — спросила она как можно веселее, пытаясь не выдать внезапной тоски по дому, предательски навалившейся на нее. Так уж было с Катериной однажды в детстве, когда предки отправили ее на дачу с детским садиком. В первый день на прогулке в саду она во все глаза смотрела на девочек в нарядных платьицах, удивлялась, какие они все красивые и веселые. Почему-то не плачут без мам и пап, играют в интересные игры. На второй день она неожиданно для самой себя предложила самой красивой из них, Верочке, свою лучшую куклу — Соню. Сонечка была настоящей красавицей — с белокурыми кудряшками и синими глазами, которые закрывались, когда куклу укладывали спать. А еще она умела плакать. Словом, кукла была по тем временам немыслимым сокровищем. Но восхищение перед Верочкой было сильнее детской жадности. Катя сделала глубокий вдох и, втайне гордясь собой, протянула Верочке любимую куклу.
Верочка хмыкнула, потискала жалобно пискнувшую Сонечку и вдруг со смехом сунула Катино сокровище Вовке, самому большому хулигану в их детсадовской группе. Вовка издал клич индейца и убежал к своей хулиганской команде. Когда Катя увидела, как мальчишки играют Сонечкой в футбол, она, холодея, поняла: все кончено. Все! Катя села у песочницы и заплакала. И ее исключительное обладание Сонечкой, и восхищение Верочкой остались в прошлом. А дальше началось что-то ужасное. Кукольное платьице испачкалось, волосы растрепались, одна туфелька потерялась. Чтобы было еще смешнее и обиднее, мальчишки содрали с куклы белые трусики.
Так горько Катя не плакала потом никогда в жизни. Кукле оторвали кудрявую голову с удивленными голубыми глазами. Мальчишки торжественно похоронили изрядно потрепанную Сонечку под беседкой…
Катя вспомнила это буквально за секунду, просто увидела картинку из далекого детства, — и жалобно по-детски сказала в телефонную трубку:
— Мама, я хочу домой. Я соскучилась. Хочу видеть вас. Всех-всех! В Москву! В Москву немедленно! Скоро мы увидимся!
— Нет, — вдруг громко и отчетливо заявила мать, словно отвечала на вопросы ЕГЭ и проговаривала ответы вслух, чтобы не ошибиться. Люся сделала паузу и повторила еще раз: — Нет! Даже не думай! Ты останешься в Париже настолько, насколько это потребуется. Отец вышлет денег, об этом не волнуйся.
Катя опешила. Такого поворота событий она не ожидала. Девушка была уверена на все сто, что мать обрадуется ее звонку и скорой встрече.
— Кому потребуется? — возмутилась девушка. — Почему ты не хочешь меня видеть? Что там у вас опять случилось?
— Ох, если бы знать! — пробормотала мать. — Доченька, умоляю, не приезжай! У тебя виза на месяц! Ты так давно мечтала о Париже! В общем, Катерина, не дури! Слушайся мать! Сколько девчонок хотели бы сейчас оказаться во Франции! Гуляй, развлекайся, ни о чем не думай. Ты, кажется, о любви говорила. Ну и как там, в Париже, с любовью?
— Пока никак, — честно призналась Катя.
— Немедленно закрути роман! — потребовала мать.
Катерина чуть с кровати не упала. Раньше ей постоянно внушали, что в ее возрасте главное — учеба. Мол, первым делом, первым делом — все предметы. Ну а мальчики? А мальчики — потом… Но мама, не дав ей опомниться, продолжала:
— Ты поняла меня? Короче, Катька, делай что хочешь, развлекайся как хочешь, только не возвращайся домой! Сегодня же пойди в агентство и продли путевку.
— Мама, ты можешь сказать, в конце концов, что случилось? — встревожилась Катерина. — Мне страшно.
— Если бы я знала, — вздохнула Люся и продолжила почти шепотом: — Не будем об этом. А пока — слышишь, дочка? — оставайся в Париже. Если хочешь, чтобы я спала спокойно.
— Ну ладно, мам, раз ты просишь, попробую… — растерянно пробормотала Катерина. Она выключила телефон и вскочила с кровати. Сон слетел с нее, как легкое французское одеяло. Мать явно что-то скрывает! Катя не помнила, когда мамин голос в последний раз был таким взволнованным. Наверное, когда папа попал в аварию. Но ведь все обошлось? И с дядей тоже все закончилось благополучно. И с маминой ногой. Чего же она тогда боится? Давненько мама не уговаривала ее развлечься. Ну что же, она послушная дочь. Велено развлекаться — будет развлекаться, тем более что предки денежки вышлют. Похоже, жизнь опять становится интересной!
И Катерина, натянув красный льняной сарафан и нахлобучив белую соломенную шляпку, помчалась на свидание с опостылевшим Парижем.
Жизнь в загородном доме Викентия Модестовича после всех невеселых событий вошла в прежнее русло. Валерия, усердно выполняя задания семинара «Пять языков любви», работала с патриархом над его воспоминаниями. Марианна Лаврентьевна прогуливалась по саду, строила планы, как справиться с коварным начальником управы, и подбивала на борьбу с ним осторожного Михаила Соломоновича. Правда, тот не особенно сопротивлялся. За этой женщиной Михаил Соломонович был готов войти хоть в клетку к тигру, не то что в кабинет к какому-то чиновнику средней руки.
Церковный староста через пару дней после «велосипедной истории» привез из Москвы отца Геннадия, чтобы тот освятил дом и участок. Марианна Лаврентьевна, в душе не одобрявшая «церковную номенклатуру» и «посредников», как она язвительно именовала священников, на этот раз благоразумно промолчала. Она с интересом исследователя наблюдала, как отец Геннадий кадил в доме и вокруг него, читал молитву. Марианна Лаврентьевна считала все это в лучшем случае сеансом психотерапии, в худшем — бесполезной тратой времени. Но в этот раз с удивлением заметила: раздражение отступает, а в душу проникает спокойствие.
Викентий Модестович поглядывал на отца Геннадия без особенного трепета, вспоминал про себя язвительные реплики старика Вольтера.
Но не все обитатели дома были настроены скептически. Люся истово и сосредоточенно молилась вместе с батюшкой. Просила Бога, чтобы с ее самыми дорогими людьми ничего плохого не случилось. Гарик, Василий и Олеся истово крестились и верили, что с Божьей помощью все как-нибудь обойдется.
Поначалу никто не заметил, как бледная, словно королевская лилия, Серафима тихо вышла из дома. Одета она была непривычно скромно — в темно-синюю длинную юбку в мелкий цветочек и закрытую серую кофточку, на голове девушки была повязана черная косынка. Поразительно изменился не только наряд Серафимы. Выражение ее прекрасных глаз тоже было новым — не победительным и кокетливым, а грустным и сосредоточенным.
Серафима дождалась, когда отец Геннадий завершит обряд, тихонько подошла к нему, пошепталась со священником, и вскоре гость и девушка удалились в беседку и надолго там уединились.
Лина пошла прогуляться по деревне. Постоянное соседство многочисленных, пусть милых и приятных людей слегка утомило ее. Все-таки Лина привыкла жить одна и быстро уставала от активных и шумных обитателей домика на горке. Хотелось немного побыть в одиночестве, отвлечься хотя бы на полчаса от Люсиных проблем, в тишине спокойно подумать об «Утятах».
Прежде Лина каждый день летела к «Утятам» как на крыльях. Радость от встречи с талантливыми детьми и взрослыми, желание поскорее попасть в светлый мир музыки, непохожий на жизнь за окном, наполняли ее энергией. Но теперь…