— Только не моя, — мрачно отзывалась Гортензия. — Передрала из журнала. Своих идей у меня больше нет. Все кончено.
— Ерунда! — жизнерадостно возражал Николас. — Появятся у тебя еще идеи. Вот увидишь!
Он и сам соглашался, что тут что-то не то. Unbelievable!
[57]
Дикость какая-то, повторял он, качая головой. И возмущался, что есть такие люди: посулят тебе золотые горы, а потом ищи-свищи.
Он завязывался в узел, чтобы угодить Гортензии. Она хочет изучать ткани? Он подыщет ей стажировку. Она решила заняться спортом, чтобы меньше нервничать? Он записал ее в свой спортклуб с великолепным бассейном, не преминув ввернуть: это очень престижное заведение, туда с улицы не берут, не иначе как ты произвела впечатление.
Не иначе как ты им чем-нибудь пригрозил, переводила про себя Гортензия. Ее трогало, что он так лезет вон из кожи, чтобы вызвать у нее хотя бы бледное подобие улыбки.
Он пригласил ее в ночной клуб, где гуляет весь цвет Лондона, — Whisky Mist. В меню значился коктейль Ibiza Mist за двенадцать тысяч фунтов стерлингов.
— Пятнадцать тысяч евро за коктейль?! — изумилась Гортензия.
— Это не просто коктейль, это целый образ.
— Какой образ?
— Если ты заказываешь Ibiza Mist… — Николас забарабанил воображаемыми палочками. — Это значит, что на улице тебя ждет «бентли», ты едешь в аэропорт, летишь до Ибицы, там пересаживаешься на вертолет и отбываешь на собственный остров, где у тебя свой шеф-повар, бассейн и прочие коктейли. Скромненько и со вкусом.
— И много ты еще знаешь таких образов?
— Двадцать пять тысяч фунтов, и пожалуйста: лети себе в Майами, у Хью Хефнера там парочка частных вилл. С шампанским, бассейном, джакузи… Девочки с кроличьими хвостиками и прекрасные эфебы. Сказка!
Но Гортензия смотрела на него с отсутствующим видом.
— Ну пожалуйста, Гортензия, улыбнись, не могу видеть, когда ты такая квелая!
Она натужно улыбалась, и эта жалкая улыбка больше походила на беспомощную гримасу.
Николас схватил ее за руку и потащил в ВИП-зал со словами: «Вот увидишь, дивная картина! Таких психов еще поискать — форменная карикатура! Смотри!»
Гортензия изогнула бровь. На столе — дорожки кокаина. Парочки целуются взасос. Гологрудые девицы. В потолок стреляют пробки из-под шампанского. Визг, вопли, деланый восторг, деланое возбуждение. Расхристанные девчонки, шумно гогочущие, худые, как скелеты, размалеванные словно шпателем — и то неумелой рукой.
Она вдруг почувствовала себя обмякшей, отяжелевшей, как жирная свинья.
— Ну как? — с торжествующим видом обернулся к ней Николас. — Скажи, чем не Феллини?
— Мне от этого еще паршивее.
— Погоди, пойду захвачу нам по стаканчику Тебе чего?
— Апельсиновый сок.
— Ты что! Здесь такого, поди, и не водится.
— Тогда просто воды.
— Коктейли на халяву!.. Сейчас хряпнем и укомплектуем тебя новыми смелыми проектами. Верь мне. Из меня идеи так и прут.
Гортензия вяло поблагодарила и подумала: «Ну что бы мне в него влюбиться? Чего у меня Гэри из головы не идет?»
Она смотрела Николасу в спину: он раскланивался направо и налево, кому-то на ходу бросал: «Of course! I call you!» Он со всеми на дружеской ноге. «А вот я тут никого не знаю. Я Гортензия Неизвестно Кто. Два года живу в Лондоне и все так же прозябаю в безвестности».
К ней подошел какой-то молодой человек и, потягивая через длинную соломинку что-то ярко-голубое, спросил:
— Ты, случайно, не знакомая Гэри Уорда?
— Кого-кого?
— По-моему, я тебя как-то видел с Гэри Уордом, нет?
— Если ты так пытаешься знакомиться, осади назад. Какой еще Гэри Уорд? Первый раз слышу.
— Да? Странно, мне казалось… Он ведь, знаешь…
Но Гортензия отвернулась и принялась искать глазами Николаса. Тот уже пробирался обратно с двумя яркими коктейлями в руках. Он мотнул головой в уголок, где можно присесть. Гортензия уткнулась головой ему в плечо.
— Скажи мне как есть, мне терять нечего… Я очень толстая?..
Словом, сегодня ей только не хватало набиваться макаронами по пятьсот тысяч калорий на ложку.
— Ты почему не ешь, Гортензия? Невкусно? — с тревогой спросил Руперт, накручивая на вилку целый шмат.
— Просто не хочу.
— Через не хочу, — наставительно вмешался Питер. — Руперт, между прочим, старался, готовил, а ты привередничаешь. Нехорошо, Гортензия, нехорошо! Не будь такой эгоисткой! Ты не одна на свете!
— Чем это, интересно, я помогу банановым республикам, если стану давиться вашими макаронами?
— Это не просто макароны. Руперт в них, можно сказать, душу вложил…
— Да провались ты! — закричала Гортензия, отпихнула тарелку и опрокинула стакан с дешевым красным вином. — Хватит уже вешать на меня всех собак, ты, аятолла!
И с воплем: «Всех, всех вас ненавижу!» — кинулась в свою комнату.
— Что это с ней? — Том снова вытянул ноги в дырявых носках на журнальный столик. — Проблемы?
Питер подложил себе в тарелку тертого сыра и сурово пояснил:
— Она думала, после шоу в «Харродсе» на нее посыплются приглашения на работу, а вышло — фигушки. И наша принцесса разобиделась на весь белый свет! Ничего, ей полезно. Пускай поучится жизни.
Жан Прыщавый хитро ухмыльнулся и заявил, что макароны удались на славу. Там, случайно, добавки не осталось?..
Ширли вконец запуталась.
Собственная жизнь словно не давалась ей в руки: она беспомощно смотрела на нее и не понимала, то ли это полный раздрай, то ли новые горизонты. Все, что с ней происходило, происходило как-то само по себе: налетало, как порыв ветра. И выметало все подряд.
Жизнь сметала все ее счастье. А ведь сколько лет она это счастье терпеливо, по кирпичику выстраивала! Взамен ей предлагалось какое-то другое счастье: мужчина, с которым непонятно было как обращаться.
Еще каких-то полгода назад она твердо стояла на ногах, руки в боки и была всем довольна. Даже задавалась. У нее был сын — красивый парень, уравновешенный, порядочный, умный, с юмором, любящий, ее самый любимый, самый близкий человек. Было тело, с которым можно окунуться в ледяной пруд в Хэмпстеде и не схлопотать при этом ни кашля, ни чиха. Была своя организация, на которую она не жалела ни времени, ни денег. Деньги были от матери, и Ширли еще долго не желала их брать… Наконец, были любовники. На случай если приспичит повытравлять из души всякие страхи и слабости — пережиток прошлого, в котором ей не хотелось копаться. Она просто принимала его как данность. «Ну, вот я такая, и что? Кто без слабостей, кто без страхов?.. Пусть первый бросит в меня камень».