Белки в Центральном парке по понедельникам грустят - читать онлайн книгу. Автор: Катрин Панколь cтр.№ 112

Съедала еще полоску шоколада, еще одну, еще, тяжело вздыхала, выдвигала ящик и доедала всю плитку целиком.

И снова перечитывала запись: «Перешагнуть через страх. Идти вперед… Писать что угодно, лишь бы писать».

Потом Жозефина свистела Дю Геклену и шла гулять. Она шагала и шагала по Парижу, слушала, смотрела, искала, за какую бы мелочь зацепиться, чтобы оттолкнуться, взять разбег, ухватить начало сюжета, — и возвращалась, понуро сгорбившись, к дому, мимо магазина сотовой связи, булочной, банка, магазина очков, одежды, рассматривала витрины, тянула, тянула. На углу своей улицы примечала женщину, которая каждый вечер ждала у дверей банка. Полная, красивые бусы, шелковое платье, шуба внакидку, сумочка «Шанель», крашеные волосы цвета воронова крыла, большие темные очки. Нарядная, как на свидание. Кого она ждет? Мужа? Любовника? Жозефина пускала Дю Геклена обнюхивать тротуар, а сама продолжала разглядывать полную женщину. Той, казалось, ждать в удовольствие. Она лучится безмятежностью. Улыбается прохожим, с кем-то перекидывается словом. Какая погода сегодня, что обещали завтра, какой хмурый нынче февраль… Наверное, живет в этом районе. Жозефина беззастенчиво рассматривала женщину и повторяла про себя: «Я ее уже где-то видела, у нее знакомое лицо. Она каждый вечер стоит здесь на углу и кого-то ждет…»

Из банка выходила женщина. Говорила: «Мама! — И еще говорила: — Прости, я задержалась, там один никак не уходил, сидел, всю свою жизнь рассказывал, как его выставишь?..» Удивительно, но она выглядела старше матери. Короткие волосы с проседью, старческий, болезненно пунцовый румянец, лицо без косметики, одета в тяжелое, неуклюжее пальто. Руки на ходу оттопыриваются, как плавники у морского котика. Сущая девчонка-подросток, неловкая, неграциозная, из тех, кого сверстники дразнят «бочонком».

Мать брала дочь под руку, и они отправлялись в ближайший ресторанчик. Большое кафе с красными цветами. Жозефина видела их через окно. Официант привычным жестом указывал им на столик — «их» столик.

Они усаживались и молча читали меню. Мать что-то говорила, дочь кивала, потом мать заказывала, разворачивала салфетку и повязывала ее дочери, та безвольно подставляла шею, потом мать брала кусок хлеба, намазывала маслом и протягивала дочери, а та открывала рот, как птенец.

Жозефина следила за этой сценой, словно окаменев. И радуясь про себя.

Вот оно, начало сюжета!..

Это будет история девушки, которая раньше была миловидной, настоящей красоткой, ее мать боится остаться в старости одинокой и поэтому закармливает дочь, чтобы та никуда от нее не делась.

Да, точно…

Каждый вечер мать поджидает дочь после работы. Ведет ее в ресторан и откармливает как на убой. Дочь ест, ест и толстеет. Она никогда не найдет жениха, не выйдет замуж, у нее не будет детей, она всю жизнь будет при матери.

Она будет стареть, а мать всегда будет кормить ее как ребенка, причесывать, одевать, обувать. А ей останется лишь жиреть с каждым днем.

Мать же, изящная, нарядная, обходительная, будет жить в свое удовольствие.

— Я придумала сюжет! — захлебываясь, объявила Жозефина вечером Зоэ.

«Завтра же начну писать.

Нет, даже не завтра. Сейчас. Вот поужинаем, Зоэ пойдет к себе в комнату заниматься. Главное — не потерять этот порыв, не соскочить. Сейчас насажу этих двух клуш на вертел. Писать, писать, не важно что, но писать!..»

Ужин вышел молчаливый. Обе думали о своем.

Жозефина размышляла: чем закончить эту историю? Дочь умрет от несварения желудка? Или влюбится в завсегдатая ресторана? Он тоже приходит каждый день, потому что он холостяк и у него никого нет. Мать рассвирепеет…

Звонок в дверь: Ифигения. «Мадам Кортес, мадам Кортес, ну как там с подписями? Мне прислали письмо по всей форме, мол, извольте освободить помещение… Вы уж меня не бросайте!» Жозефина смотрела на нее, будто не узнавая. «Мадам Кортес, — воскликнула Ифигения, — да что вы, не слушаете меня совсем, в облаках витаете, что ли?» — «Не мешайте мне, я занята с клушами, — чуть не сорвалось у нее с губ. — Замолчите, а то они ускользнут».

— Так что ж, мадам Кортес, с бумагой для подписей? Напишете?

— Что, сейчас?

— А когда же? Сами знаете, мадам Кортес, сейчас не возьметесь, так никогда и не возьметесь…

Зоэ доела йогурт, скомкала салфетку, прицелилась, зашвырнула ее прямехонько в корзинку на буфете и торжествующе крикнула: «Есть!» Потом убрала со стола и сказала: «Я к себе, уроки делать». Жозефина взяла карандаш, бумагу и принялась за прошение. С клушами пришлось распрощаться. Рука об руку они завернули за угол и исчезли из виду.

Ифигения, конечно, права. Если не сейчас, то когда?

Как она нащупала ее слабое место! Тот самый крохотный недостаток, о который она вечно спотыкается. И который вечно держит ее в страхе.

Это слово «завтра». Враг. Препона.

Серюрье пригласил ее на обед.

— Вы небось совсем заработались? Даже к телефону не подходите.

— Вашими бы устами…

Она набрала в грудь воздуха и, ковыряя в тарелке камбалу — они оба заказали камбалу, «рыбу дня» в меню, — решилась задать вопрос, который не давал ей покоя:

— По-вашему, я правда писатель?

— А вы что, не уверены?

— Мне кажется, я не вполне…

— Не вполне что?

— Ну, не вполне талантлива, не вполне умна.

— Писать ума не требуется.

— Требуется.

— Нет. Требуется уметь чувствовать, подмечать, не замыкаться в себе, уметь смотреть на мир глазами других, ставить себя на их место. И в вашей первой книге вам это прекрасно удалось. Этот успех…

— Это потому, что Ирис была жива. Если бы не она…

Он раздраженно мотнул головой и швырнул нож и вилку на стол, словно они жгли ему пальцы.

— До чего ж вы меня иногда злите! Хватит уже прибедняться! Честное слово, я вас буду штрафовать. По сто евро.

Жозефина смущенно улыбнулась:

— От этого я бояться не перестану…

— Да пишите же! Пишите что угодно! Хватайтесь за любой сюжет и начинайте писать!

— Легко говорить… Я пыталась. Но только возьмусь писать, как сюжет растворяется в воздухе.

— Заведите дневник. Пишите каждый день. Все равно что. Хоть из-под палки. Вы когда-нибудь вели дневник?

— Нет. Что мне о себе рассказывать? Не такая я яркая личность.

— Сто евро! Я так с вами разбогатею.

Он прикрикнул на официанта — того же, красного, дрожащего, — что камбала пересушена: «Тоже мне, рыба дня! Ей лет сто, вашей рыбе дня!» — и вернулся к разговору:

— Что, даже когда вам было шестнадцать? В этом возрасте все, что происходит, кажется таким важным. Влюбляешься в какую-нибудь тень, в мужчину, женщину в автобусе, в актера, актрису…