Марина наконец-то додумалась взглянуть на часы и какое-то
время неотрывно смотрела на них, тихо моргая: стрелки показывали два.
Пополудни, ясное дело: ночью солнышко-то не светит! Да… Вот это заспалась так
заспалась. Немудрено, что в комнате все выстыло, немудрено, что она просто
помирает с голоду. А может быть, зловредная Джессика нарочно решила ее не
будить? И к ней вообще никто больше не придет?
Марина уже решила было взять судьбу в свои руки и потянулась
одеваться, чтобы самой спроворить себе и ванну и завтрак (обед?) добыть, как в
дверь постучали.
Марина радостно сорвалась с постели, замялась, пытаясь
принять ледяную мину на случай, если перед ней окажется предательница
Глэдис, – но военные приготовления оказались напрасны, ибо на лицо ее
взлетело выражение детского изумления при виде человека, стоящего за дверью.
Это была Джессика.
– Вы-ы?! – возмущенно выдохнула Марина и сделала
движение захлопнуть дверь перед ее наглым носом, однако Джессика проворно
выставила ножку, придержала дверь, и тут же из-за ее спины в комнату втерлась
горничная с охапкою дров, а следом другая – с кувшинами, и третья – с подносом.
Удостоверясь, что Глэдис среди них нет, Марина не стала шуметь, а покорно
взобралась на постель и быстро-быстро принялась есть, рассудив, что, пока девчонки
разжигают огонь и наполняют ванну, все равно не удастся сказать Джессике все,
что она думает. Джессика ведь тоже за словом в карман не полезет, и неизвестно,
до чего они смогут дойти во взаимных обличениях. Недоставало только, чтобы все
в замке узнали, как мисс Ричардсон отбила у «русской кузины» двух любовников
разом. Нет, лучше подождать, пока горничные уйдут.
Они, впрочем, не спешили. После молниеносного завтрака
Марине предложили проследовать в ванну, что она и сделала с удовольствием. У
девчонки, которая помогала ей, чуток глаза из орбит не повывернулись при
взгляде на ее избитые, исцарапанные, стертые ноги, и, хоть она благоразумно
смолчала, Марина поняла: без сплетен все же не обойдется. Она уповала лишь на
то, что Джессика, которая так и оставалась в комнате все это время, ничего не
заметила. Впрочем, как тут же выяснилось, уповала напрасно: едва горничные ушли
(не сказав в отличие от Глэдис за все это время и двух слов и ничего не уронив
– опять же в отличие от нее же), как Джессика отошла от окна, в которое
смотрела якобы с величайшим интересом, и пристально взглянула на Марину:
– Что с вашими ногами?
Все это время пристойного молчания Марина пыталась решить,
как держать себя с Джессикой, и решила в конце концов вообще слова ей не
говорить, а только бросать на нее презрительные взгляды. Но от такой наглой
прямолинейности все ее благие намерения разлетелись в пух и прах, и Марина
ответила не менее прямолинейно, а также нагло:
– Ваше-то какое дело?
– Большое, – спокойно сказала Джессика. – И даже очень.
Вы что, где-то были ночью? Выходили куда-то?
У Марины просто-таки дыхание сперло! Нет, это же надо, а?!
– Будто вы не знаете! – не сдержав ненависти, буркнула
она. – Полно дурочку из себя корчить.
– Если кто-то что-то здесь и корчит, это лишь вы, Марион, –
с непоколебимым спокойствием ответила ей Джессика. – Отвечайте мне. Если я
спрашиваю, значит, в этом есть необходимость.
– Вам необходимо услышать – что? – яростно сверкнула
глазами Марина. – Что я нынче ночью едва не сделалась жертвою насилия по
вашей милости и по милости ваших сообщников? Что вы разыграли гнусную интригу,
и когда я пошла ночью…
– Ага, стало быть, вы все-таки выходили, –
удовлетворенно кивнула Джессика. – А ведь, помнится, я вам в самом начале
нашего знакомства говорила о разных неприятных случайностях, которые
обрушиваются на тех людей, кои не могут ночью спокойно улежать в своих
постелях.
«Ты-то ведь тоже не улежала, однако едва ли это было так уж
неприятно!» – с ненавистью подумала Марина, вспомнив, как выплясывала ночью
Джессика и заставляла выплясывать Хьюго, однако за самый хвостик успела
ухватить уже готовое сорваться словцо. Ее вдруг пронзила догадка: Джессика и не
подозревает, что она видела ее с Хьюго! И, как ни велико было искушение бросить
ей в лицо оскорбление, Марина все-таки удержалась и в самый последний момент
успела вильнуть в сторону:
– Опять-таки по вашей милости!
– Ну, я же не виновата, что вы столь любопытны,
Марион! – развела руками Джессика. – Любопытны и дурно воспитаны.
Читать чужие дневники и письма у вас постепенно входит в привычку, а это не
доводит до добра. Вы недостаточно умны, чтобы понять истинную подоплеку того,
что выражено словами. Их глубинный, истинный смысл остается для вас скрыт, а
потому вы принимаете за действительность свои нелепые измышления и совершаете
множество ошибок.
– Ладно, совершаю, а вам-то что до этого? – грубо
спросила Марина. – Ваша какая в том забота? С чего это вы взялись учить
меня уму-разуму? Подумаешь, мать-настоятельница какая выискалась! Сама-то
завралась до того, что небось и запуталась, с кем когда…
«С кем когда спать», – хотела сказать она, но снова
заставила себя замолчать. Не время. Еще не время! Она обещала пока не открывать
свои карты.
Но, договорив или не договорив, ей удалось наконец-то
взбесить Джессику, и Марина испытала истинное удовольствие, увидав, какой
яростью сверкнули светлые глаза, утратив обычную безмятежную прозрачность и
резко потемнев. В гневе Джессика еще пуще похорошела. Впрочем, она тоже не дала
себе воли, и голос ее звучал спокойно – только резкое движение, которым она
сбросила с плеча каштановый локон, выдало ее состояние.
– Поверьте, мисс Марион, я не для того к вам пришла, чтобы
ссориться. Мы сейчас напоминаем двух горничных, готовых вцепиться друг другу в
волосы из-за пригожего конюха. Если вам не по нраву Хьюго, это дело вашего
вкуса, но меня сюда, пожалуйста, не впутывайте! – Она чистоплотно поджала
губки. – Ни Хьюго, ни какой-либо другой мужчина меня не интересуют сами по
себе, готова присягнуть на Библии. Меня интересует только лорд Маккол. Только
он один. И вовсе не потому, что вы там навоображали себе вашим куцым, распутным
умишком!
В горле Джессики что-то заклокотало, и Марина торопливо
убрала руки за спину, потому что ничего она так не хотела в жизни, как
вцепиться сейчас в эти каштановые, тщательно разубранные локоны. Но Джессика
заговорила вновь:
– Еще раз повторяю: я к вам пришла не просто для приятной –
вернее неприятной! – беседы. Дело в том, что Десмонд наконец вспомнил и
про вас и решил, что следует поговорить с вами прежде, чем до вас дойдет
очередь у судебного пристава.
«Наконец вспомнил и про вас», конечно, заслуживало той
сердечной боли, которую испытала Марина, но следующие слова повергли ее в
изумление, которое заглушило боль: