И, выпустив эту парфянскую стрелу, леди Урсула гордо
удалилась, не сказав более ни слова.
Некоторое время молодые люди недоумевающе смотрели ей вслед.
– Кто-нибудь что-нибудь понял? – спросил наконец
Десмонд.
Марина и Джессика в лад покачали головами.
– Я тоже. Я вообще забыл, о чем шла речь, – беспомощно
приложил руку ко лбу Десмонд. – Не знаю, как там насчет воды, а рассказ
бедняжки Урсулы совершенно затопил мою голову. Нет ли у кого-то белого камня?
Он слабо улыбнулся… Марина так и подалась к нему, неудержимо
расцветая ответной улыбкой… но глаза Десмонда тут же скользнули к Джессике,
которая вдруг всплеснула руками:
– Забыла! Я совсем забыла про Вильямса! Ты встретился с ним?
– С каким еще Вильямсом? – свел брови Десмонд. –
Это кто?
– Капитан Вильямс, на пакетботе которого вы с мисс Марион
переправлялись через пролив, – терпеливо пояснила Джессика. – Он
явился сегодня в замок и спросил тебя или Марион, однако…
Взгляд, который Десмонд бросил на Марину, был мгновенным, и
ей не удалось разобрать его выражения, однако не заметить, что Десмонд вдруг
резко побледнел, было невозможно.
– Однако, – продолжала Джессика, верно, ничего не
заметив, – никого из вас в это время не случилось дома. Ты уехал в
деревню, Марион мы тоже не нашли. А он спешил, и я предложила отправиться
навстречу тебе. Mы отошли довольно далеко, однако тут появился Блэкки. Я
попыталась его приманить, но Вильямс сказал, что боится лошадей и потому пойдет
в деревню пешком. Я довольно долго уговаривала Блэкки, тем временем капитан уже
ушел. Неужели вы так и не встретились с ним?
– Нет, – покачал головой Десмонд, бросив на Марину еще
один мгновенный взгляд и тотчас отведя глаза. – Нет. Верно, мы
разминулись. Но я совершенно не понимаю, для чего он появился здесь. Он тебе
хоть что-нибудь сказал, Джессика?
– Ничего особенного, – пожала та плечами. –
Обычные рассказы моряков о дальних странах, ужасных дикарях. О капризном нраве
моря, когда внезапно налетевший шторм сменяется не менее внезапным штилем…. Ох,
Десмонд! – тихонько вскрикнула она. – Да ведь ты еле на ногах стоишь!
А вдруг у тебя сотрясение мозга? Tебе лучше бы лечь. Хочешь, я пошлю за
доктором Линксом?
– Видеть не могу этого Линкса! – буркнул
Десмонд. – И нет у меня никакого сотрясения! И я преотлично держусь на
нога-а…
– Ах! – хором воскликнули Марина и Джессика, враз
кидаясь к покачнувшемуся Десмонду и успевая поддержать его – одна справа,
другая слева.
Однако он тотчас выпрямился и отстранился:
– Не волнуйтесь, леди. Я просто ногу подвернул.
Ногу? Как бы не так! Он был бледен, бледен как мел, как
беленая стена, как белый цвет, как сама бледность!
Марина с силой прижала руки к груди. Всего одно краткое мгновение
она прижималась к нему, ощущала тепло его тела, слышала биение его сердца – и
вот уже снова ветер одиночества охватил ее со всех сторон. Он даже не
смотрит!..
– Иисусе! – вдруг воззвала Джессика тоненьким,
напуганным голоском. – А с вами-то что, мисс Марион?! Вы тоже ранены?
Первое мгновение Марина чувствовала только восторг от того,
что глаза Десмонда вновь обратились к ней; лишь потом она вникла в смысл слов
Джессики и страшно удивилась:
– А что со мной такое?
– У вас руки в крови! – пролепетала Джессика. – И
платье, посмотрите!
Марина чуть приподняла подол. Россыпь рыжих пятнышек… таких
же рыжих, как палец. Как это ее угораздило еще и юбку забрызгать? Hу и неряха!
Pуки не тем концом вставлены, вот уж воистину!
– Это не кровь! – воскликнула она, сгибая крючком
злополучный палец, на который неотрывно глядела Джессика. – Это…
Она осеклась. Что – это? Ну – что? Краска, которую я нашла в
вашей комнате, дорогая мисс Ричардсон? Я там малость похозяйничала, слазила в
тайный ход, но вы уж не гневайтесь, Христа ради, это я так, по глупости да
неразумию!..
– Это… я просто порезала палец, – нелепо соврала
Марина. Так нелепо, что Джессика опустила, а Десмонд отвел глаза.
– Ну, я, пожалуй, пойду, – пробормотал Десмонд. –
Надо привести себя в порядок.
– Я провожу тебя, – встрепенулась Джессика. – И
позову слуг.
Они двинулись к замку. Они уходили вдвоем, Десмонд уходил… А
Марина стояла, слушала, как скрипит песок под их шагами, тупо смотрела на этот
самый песок и никак не могла понять, почему она предпочла согласиться, что
запачкана кровью, вместо того чтобы просто сказать: краска, мол. Да мало ли где
могла она вляпаться в эту краску?! Ну почему, почему она так перепугалась, что
Джессика могла догадаться о ее пребывании в своей комнате? Ну ведь не убила бы
она Марину, в конце концов!
Павильон в саду
Марине случалось читать греческие трагедии, и в последнее
время они часто приходили ей в голову… особенно при появлении Глэдис. С
невольной улыбкой она думала о том, что быстроногой служанке выпала в этом
спектакле роль всеведущего хора. Редко который день не начинался с болтовни
Глэдис, и именно от нее Марина узнавала о всех событиях в замке и даже о
подоплеке этих событий. Глэдис не больно-то опасалась «русской кузины»: ведь та
хоть и была из богатой семьи, но все-таки птичка не своего гнезда, стало быть,
как прилетела, так и улетит. По этой же причине, беседуя с Мариной, Глэдис слов
не подбирала, на цыпочках к ней в спальню не входила: либо не стесняясь
колотила в дверь кулаками, либо вламывалась, если было не заперто, роняя вещи и
бормоча себе что-то под нос.
Вот и в тот кошмарный день она шумно ворвалась в комнату
Марины и принялась разводить огонь в камине, грохоча даже громче, чем обычно.
Впрочем, зря старалась: Марина уже к тому времени давно
проснулась и просто лежала, поглядывая на светло-пыльные полосы солнечных
лучей, протянувшиеся сквозь щели в шторах, и размышляя о событиях вчерашней
ночи и дня. Прежде всего о том, где бы раздобыть ключи от входа в башню или как
туда вообще попасть. Потом ее мысли обратились к Флоре, которая в своем увитом
розами домике, где молчаливая старуха-мать все так же наматывает на большой
клубок нитки с маленьких, ревностно оберегает от всякого постороннего глаза
мальчика, закутанного в розовые девчачьи одежки.