Герцеговина Флор - читать онлайн книгу. Автор: Виталий Павлов cтр.№ 27

Рукопись эту мне сунул в руки мужчина лет пятидесяти на вид, когда я шел по улице Пушкинской в городе Симферополе. Я узнал его. Когда-то мы вместе начинали играть в группе. Тогда это называлось так. Группа — неофициально, вокально-инструментальный ансамбль — официально. Это было в конце шестидесятых — начале семидесятых годов. Современной молодежи, наверное, будет странно узнать, что тогда электрогитару невозможно было купить в магазине. Впрочем, как и аппаратуру к ней. Убогие колонки, изготовленные на советском заводе киноаппаратуры, в конце шестидесятых для нас, старших школьников, играющих в группе, были пределом мечтаний. Звукосниматели нам мотали местные радиолюбители, а фотографию Beatlesя впервые увидел на целлофановом пакетике, в котором были запечатаны колготки.

Я учился тогда в классе седьмом. Вдруг по школе разнесся слух, что в центральном универмаге продается нечто необычное. Мы сорвались с уроков, отстояли очередь в отделе женского белья и вышли на улицу, разглядывая четыре черных, волосатых силуэта на красной пачке. Колготки полетели в мусорный бак тут же. Причем колготки выбрасывали даже девушки из нашего класса, потому что не знали, с чем их едят.

Я пришел домой, открыл тетрадь и не закрывал ее, пока не дочитал до конца. Там была моя жизнь. Наша жизнь.

Может быть, немного приукрашенная, может быть, немного романтизированная.

- Если хочешь, можешь издать, — сказал мне мужчина, — ты вроде книги печатаешь… Денег мне не надо.

Закрыв тетрадь, я задумался. Кто будет читать эту книгу? Новое поколение? Но ему, новому поколению и современному читателю по крайней мере, необходимо объяснить, что Грузия тогда была частью нашей страны, и Крым, и Киев — все это было частью того, что мы называли Родиной. И писали это слово с большой буквы. Тогда не было канала MTV, а были райкомы, обкомы и ЦК партии. Отделы культуры и «Комсомольский прожектор». Он высвечивал изъяны и уродства на теле советского государства. Пение на английском языке было одним из уродств, как и вообще вся музыка Beatles. А изображение Битлов сто раз переснималось с одной, не самого лучшего качества фотографии. Их записи в эфир выдавали радиохулиганы — прототип современных коротковолновых станций. Эдакие диджеи середины века.

Что же еще? Две копейки — самая важная монетка, бросил в телефонный автомат, говори, сколько хочешь. ОБХСС — экономическая милиция, горбатый «запорожец» — шедевр отечественного машиностроения, отдаленно напоминающий фольксваген «Beatles. Очень отдаленно. Как «москвич» шестисотый «мерседес». Впрочем, нет смысла объяснять всего, как нет смысла объяснять молодым людям, что их родители тоже влюблялись, тоже сбегали с уроков, курили план и танцевали на дискотеках. Они либо поймут это сами, либо не поймут никогда…

Я почти ничего не изменил в рукописи перед тем, как ее напечатать, ибо трудно изменить то, что уже прожито.

Все началось с того, что ко мне зачастил Генка… Мы были соседями. Он жил в старинном солидном доме с лепными балконами, я — в современном. Ничего липшего — красные кресты окон, красные решетки балконов.

Генка ходил в наш дом играть в футбол. Играл он плохо, больше «костылял», чем забивал голы. Это значит, что по ногам он попадал чаще, чем по мячу. Мы брали его в свою команду для устрашения и еще за то, что его мать нашивала на наши тусклые майки одинаковые буквы «Т». Что скрывалось за этим знаком, никто точно не знал. Может быть, гремевшее тогда на весь Союз «Торпедо» — команда Стрельцова и Воронина, а может быть, заурядный «Трактор». А может быть, ро- мантически-возвышенное «Товарищ». Ведь мы были друзьями-товарищами. Ходили вместе, обнявшись за плечи, вместе воровали черешню в соседнем саду и даже вместе влюблялись. Была одна такая девчонка, в которую мы все вместе влюбились, толком не понимая, что это такое.

Наш двор…

У каждого, наверное, есть свой такой двор. Двор детства. Мой двор мне тогда казался огромным букетом цветов. Его дурманящий аромат въелся мне в память настолько, что иногда я явственно чувствую его и теперь.

Вечерами, когда солнце скрывалось за домами, жильцы выходили из подъездов с ведрами поливать грядки. Это было чем-то вроде ритуала. Своеобразная почетная обязанность. Нет, каждый имел право и не поливать отведенную ему территорию, но никто, никогда этим правом не воспользовался. Было неудобно перед соседями. Многие вещи в той жизни никогда так и не произошли из-за этого святого чувства.

Итак, соседи с ведрами и лейками метались по двору от крана к грядкам, а мы, не остывшие после очередного футбольного матча, подносили «боеприпасы», разламываясь пополам от тяжести двух ведер. Мощно била струя воды в дно ведра, гремели пустые лейки, и вечерняя прохлада вытесняла остатки липкого зноя за металлическую калитку и ворота. Это было праздником. Казалось, все только и ждут шести часов, чтобы высыпать во двор. А когда становилось совсем темно, на скамейку усаживались двое с аккордеоном и гитарой и пели, как по радио. Жильцы открывали окна под переборы гитары, выходили на балконы слушать трофейный аккордеон. Вечера были длинными и тихими.

Телевизоров у нас тогда не было. Ни одного.

Потом мы шли в школу. С огромными букетами цветов, с маленькими двориками в руках. Кололась щетинистая форма, колотилось сердце, как во время футбола, и портфель был тяжелым, как полное ведро воды. Мы старались не отставать от взрослых мальчишек, уже забывших, что пять лет назад они шли в школу в первый раз точно с такими же букетами.

Постепенно мы вырастали из формы. Я перестал гонять на переменах в футбол, стал писать глупые записки одноклассницам, в общем, повзрослел. Мир изменился. Теперь в каждой квартире был телевизор. Теперь никто не выходил с аккордеоном и гитарой по вечерам, а в окна выглядывали лишь в тех случаях, когда кто-то кричал, что опять под его балконом поставили машину. Или когда хоронили кого-нибудь. Кого- нибудь из тех, кто поливал цветы.

А раньше в нашем доме никто не умирал.

В девятом классе я сделал свою первую электрогитару. Вырезал сапожным ножом из куска пенопласта. Гитара была очень похожа на настоящую, если смотреть на нее издали и в фас. Но в профиль, то есть сбоку, она больше напоминала лук. Спортивный лук. Только с шестью жилами тетивы вместо одной. Такой автоматический шестизарядный лук.

Играть на этой гитаре не было никакой возможности. Струны врезались в пальцы, как бритвенное лезвие. Но мы играли. Одноклассницы смотрели на нас и слушали хриплые звуки, вырывающиеся из свежеокрашенных серебряной краской «колокольчиков» так, будто это были не мы, а четверо музыкантов из Ливерпуля. И теперь уже не я им, а они мне писали глупые записки.

«Когда будешь петь на вечере, помаши мне рукой. Или просто улыбнись».

Мы летели на гребне докатившейся до нас волны, грохотавшего где-то далеко урагана по имени битло- мания. Мы пытались отпустить волосы, но родители и учителя безжалостно стригли их, не обращая вни- мания на наши желания. Мы выпиливали гитары, а они ломались, не выдерживая напряжения натянутых струн. Нам запрещали, а мы продолжали петь по- английски: