— Мама, прости, я опоздал! — сказал Грег, целуя ее. — Отец где?
— Его срочно вызвали на завод, там какой-то аврал, — обеспокоенно ответила она. — Надеюсь, он вернется не поздно. Ты присаживайся, сынок! Может, выпьешь? — неуверенно спросила она и достала из буфета графинчик.
— Нет, ты же знаешь, я не пью, — сказал Грег и достал из кармана бумажный сверток. — Это тебе, поздравляю с именинами!
— Что там? — смущенно спросила она и взяла сверток.
Она развернула бумагу и восхищенно вскрикнула. Я увидела в ее руках маленькую изящную фарфоровую вазочку нежно-розового цвета с тонким цветочным рисунком.
— Прелесть! — прошептала она и осторожно поставила вазочку на комод в углу комнаты.
— Мне тоже понравилась, — улыбнулся Грег. — Один мой товарищ продавал. Он сказал, что родители решили избавиться от мещанских вещей. А я вот купил.
— Очень красиво! — согласилась мать Грега. — Где ты так задержался? — мягко поинтересовалась она, усаживаясь за стол и разрезая пирог.
Грег устроился напротив нее и налил чай ей, затем себе.
— На поэтическом вечере с ребятами были, — оживленно заговорил он. — Выступал поэт Маяковский. Ну ты слышала о нем, наверное! Наш, пролетарский! Говорил о том, что необходимо чистить поэтические ряды и устранять никому не нужные течения. Вот, в частности, про имажинизм много говорил.
— А что это? — равнодушно спросила она.
— «Имаж» от иностранного слова «имидж», — пояснил Грег.
И я не смогла сдержать улыбку, таким важным стало его лицо.
— Означает это слово — «образ», — продолжал он. — Есть такой крестьянский поэт Есенин. Тоже, поди, слышала?
— Нет, сыночек, не знаю даже, кто это, — мягко произнесла она. — Я ведь на фабрике целыми днями. Откуда мне?
— В общем, он придумал такое течение, чтобы образы были. Но имажинисты перегнули палку и стали какие-то мудреные стихи писать.
Оттого-то в сентябрьскую склень
На сухой и холодный суглинок,
Головой размозжась о плетень,
Облилась кровью ягод рябина…
[23]
—
продекламировал Грег.
Я видела, что его мать внимательно вслушивается в слова, ее лицо приняло недоуменное выражение. Но она промолчала.
— А вот строчки закадычного дружка Есенина Толи Мариенгофа, тоже имажиниста, — с воодушевлением сказал Грег.
Кровоточи, Капай
Кровавой слюной
Нежность. Сердца серебряный купол
Матов суровой чернью…
[24]
— Не пойму я ничего, сыночек, — сказала мать и вздохнула. — Не нравится мне это. Ты уж извини, ради Христа!
— Да не за что извиняться, мама! — взволнованно произнес Грег. — И правильно, что не нравится! А надо, чтобы стихи всем нравились!
И были понятны. Вот Маяковский и выступает против таких стихов и таких поэтов! — добавил он.
— Это правильно! — согласилась она. Я внимательно смотрела на него. Да, он, несомненно, сильно отличался от того Грега, которого я знала. Я видела юного эмоционального парня с подвижным румяным лицом, живыми голубыми глазами и растрепанными кудрями. Он был не таким загадочно-притягательным и отстраненно-холодным, как в нашей с ним реальности, а казался милым, наивным, чувствительным и открытым. Я подумала, что Грег после превращения будет точно таким же, но меня это не смущало. Меня вполне устраивал именно такой парень, и я, вне всякого сомнения, любила его. Я поняла, что мне в принципе все равно, в каком он облике — прекрасного холодного вампира или бедного пролетарского поэта. Я любила Грега, и мне нужен был только он, и никто другой…
Я очнулась от его голоса в трубке.
— Лада, — мягко позвал Грег.
— Да, любимый, — отозвалась я и улыбнулась.
— Все хорошо, — прошептал он. — Я все понял.
— И я все поняла, — сказала я. — Люблю тебя.
— Люблю, — ответил он.
Спала я крепко. Утром чувствовала себя прекрасно. Собравшись, отправилась в институт.
Я вошла в аудиторию и сразу увидела Иру. Она сидела за столом с весьма возбужденным видом. Заметив меня, замахала рукой. Приблизившись, я обомлела от ее внешнего вида. Ира сильно похудела. Но, видимо, из-за того, что так резко сбросила вес, выглядела она неважно. Лицо осунулось, упругая кожа обвисла и потеряла свежесть, глаза стали больше, но Ира их зачем-то ярко накрасила, что ей никогда не шло. На губы она наложила кричащую красную помаду, лишь усугубив общее отталкивающее впечатление. Когда мы поздоровались, она даже встала и начала вертеться передо мной, поглядывая по сторонам. Многие однокурсницы уже выразили ей свое удивление.
— Вот, Ладка, видишь, как я здоровски похудела! Все каникулы только этим и занималась, — тараторила она. — Рецепт мне моя бывшая одноклассница подсказала. Она сама гак двадцать килограммов сбросила! Вот!
— И что за рецепт? — поинтересовалась одна из девушек.
— Просто, как все гениальное! — с воодушевлением ответила Ира и закатила глаза от носторга. — Ежедневно принимаешь слабительное и мочегонное. Обычные таблетки, в аптеке всегда есть. И все! Видите эффект?
— Bay! — ответила та. — Супер!
— Но это вредно, — встряла я. — Так и обезноживание получить недолго, к тому же минералы вымываются. Тебе нужно минеральную воду пить и витамины принимать.
— Да? — заинтересовалась Ира. — Может, и правда? А то у меня что-то теперь голова часто кружится.
— Правда, — кивнула я. — У меня мама медработник, так что можешь мне верить. Я столько всего по поводу здоровья и лекарств с детства наслышалась.
— Ирка, ты чего такая зеленая? — спросил в этот момент один из вошедших в аудиторию парней. — Уксус, что ли, пьешь?
— Дурак! — зло ответила она и покраснела.
— Не обращай внимания. Но ты и правда бледная.
— Сейчас румяна нанесу, — озабоченно сказала она, села за стол и открыла сумочку.
— Ты бы лучше витамины приняла, — посоветовала я.
— Диму не видела? — нарочито небрежным тоном поинтересовалась она.
Я чуть не ляпнула, что он меня встретил в Домодедове, но вовремя спохватилась и промолчала. Ира, похоже, все еще была к нему неравнодушна и питала какие-то надежды.
«Бог мой! — дошло до меня. — Ведь это она из-за него так похудела! Да она влюбилась!»
И тут вошел Дима. Он поздоровался со всеми, перекинулся парой слов с парнями и направился, как обычно, к последнему столу. Но задержался возле нашего. Ира, как только он вошел в аудиторию, мгновенно убрала косметичку, выпрямилась и приняла отсутствующий вид.