— Немного — это…
— Как будто вы наливаете себе тройной скотч.
— Лед, сода, лимон?
— Нет. Водка не терпит усовершенствований.
— Ну, не знаю. Я предпочитаю усовершенствованное виски.
— О вкусах не спорят. Итак, что сначала?
— Обескровленные трупы, раз уж вы сами о них заговорили.
— Сначала я просто констатировал смерть. Всех шестерых, по очереди. Смерть и начало трупного окоченения, из которого следовало, что все они мертвы… как минимум, впрочем, вы читали заключение патологоанатомов. Я подписал бы его с чистой совестью. Смерть всех шестерых наступила в результате потери такого количества крови, которое… Но это длинно и путано. Скажем проще: потери всей крови. Дальше — как вам, наверное, известно — начинается мистика чистейшей воды, потому что никаких следов крови — речь, напомню, все же идет о тридцати с лишним цитрах! — возле трупов не обнаружено.
— Обнаружено.
— Вот как? И где же?
— Мои люди…
— Да, да, которые шли по следам… честь им и хвала. потому что если кровь обнаружена — это в принципе меняет…
— Ничего это не меняет. Возле троих из шести, вернее, ткани их палаток обнаружены маленькие, неразличимые глазом капли. Четыре — в первом случае. Девять — во втором. И так далее… Следствие, надо думать, стены палаток следовало не слишком тщательно. И что это дает?
— Это — ничего. Кому из нас не доводилось брызнуть слюной за обедом?
— Если последнее не шутка, то мы подошли к одном из главных вопросов второй ступени. Но прежде я бы хоте, задать один из своих коварных вопросов. Можете, кстати не отвечать. Это интересует меня не в интересах дела, лично. Лично меня, Костас.
— В таком случае можете смело рассчитывать на ответ
— Скажите, первое… самое первое, что пришло в голову, когда вы убедились окончательно, что…
— Что я не сошел с ума…
— Да, разумеется. Но потом, через какое-то время, не сколько придя в себя, о чем вы подумали?
— О вас.
— Обо мне?!
— Ну, не о вас лично. О ваших людях, которые — теоретически, разумеется, только теоретически — могли бы выполнить это так профессионально.
— Но — позвольте! — в этом случае мне пришлось бы заставить солнце поволноваться ровно настолько, чтобы из строя вышла аппаратура связи. Загодя внедрить за стойку местного бара милое создание в вашем вкусе, причем из той именно породы женщин, которые никогда не говорят «нет».
— К чему такие сложности?
— Нужно было каким-то способом удалить вас из лагеря. Желательно — на всю ночь.
— А зачем?
— А как бы в таком случае вы остались живы?
— А в чем, собственно, заключалась такая уж необходимость сохранять мою драгоценную жизнь?
— Вот, значит, как…
— Почему — нет? Разве не вы собирались начертать «прагматизм» на фамильном гербе?
— У нас нет такой традиции.
— Я сказал: собирались.
— Оставим это. Но вы удивили меня, Костас. Приятно удивили. Жаль, что у вас нет фамильного герба. Я бы, пожалуй, подарил вам эту замечательную идею. И кстати, знаете, в чем заключается ее непреходящая ценность?
— Не задумывался.
— Она честна. Никто из потомков не покраснеет, что бы ни совершил потом, ибо прагматизм… Но оставим высокие материи. Итак, первой мыслью был я. То бишь человек.
— А вы уже… не?..
— Не смешно. Итак, первой вашей мыслью было все-таки преступление… Кстати, в любом случае — сохраняя вам жизнь или нет — зачем?! Зачем мне убивать Рихарда и его людей? Экспедиция финансировалась мной. Договор с Эрхардом составлен таким образом…
— Не утруждайтесь, я все равно ни черта не смыслю в юриспруденции, а умные мальчики вроде моего швейцарца наверняка обставили все таким образом, что старику Эрхарду в итоге доставались исключительно научные дивиденды, а все прочие — вам. Стало быть, и злополучный череп — тоже. К тому же там был еще я, в качестве… зависимого наблюдателя. Скажем так. Слово «надсмотрщик» меня коробит.
— Вы не были надсмотрщиком. Рихард знал, что мы друзья…
— …что я увлекаюсь археологией. И по вашей просьбе взял меня в экспедицию, тем более что врач, какой-никакой, все равно нужен. Все так.
— А раз так, что за резон мне убивать шесть человек, да еще таким варварским образом?
— Для устрашения.
— Кого, простите?
— Этого я не знаю. Не додумал. Но эффект достигнут.
Почитайте прессу! Да что пресса! Загляните в кафе, на рынок в Сигишоаре, в храм Божий, в тюрьму, наконец. Везде паника. Все кричат о том, что, разбуженный в своем замке, восстал Дракула.
— Мистификация ради устрашения… Гениальная идея, Костас! Поверьте, я редко впадаю в пафос.
— А я редко таю от комплиментов. Но сейчас, не поверите, готов! И, растекаясь умильной лужей, знаете, что булькну напоследок?
— Интересно!
— В таком случае я, пожалуй, смогу назвать и того, кому в ближайшем будущем очень кстати придется эта волна всеобщего страха.
— Так назовите!
— Он предо мной. Великий и ужасный.
— Что за чушь, Костас? Зачем мне вселенская паника?
— А череп несчастного Дракулы? Зачем вам понадобились его бренные кости?
— И зачем же?
— Разве вы не собирались его клонировать? Его… и еще десяток мировых злодеев… А ведь это страшно. И вы, как мне помнится, хотели этой пугающей шумихи.
— Верно. Потому я и снарядил экспедицию Эрхарда, приставил вас, поднял шумиху в прессе. Мне незачем было убивать Рихарда и его людей, напугать народ можно было как-нибудь иначе. А череп — главный приз этой гонке — вы правы! — и так принадлежал бы мне. Но — черепа нет. И это лишает вашу версию всякой логики. Зачем мне паника без черепа? Вот тут-то на горизонте появляется господин — как мы его там обозначили? — «Почти». Господин «Почти», который уводит череп у меня из-под носа и к тому же разыгрывает блестящую кровавую мистерию, заставляя весь мир говорить о втором пришествии Дракулы! Кто он, черт возьми? И чего, в конце концов, хочет?
— Надо ли говорить, что я немало размышлял по этому поводу? И знаете, босс, версия, которая родилась первой, более меня не вдохновляет. Зато все больше захватывает другая. В соответствии с которой господин «Почти», возможно, хотел совсем немного…
— Чего же?
— Всего лишь вернуть на место собственную голову. И — легкий ужин при свете звезд. В собственном, заметьте, замке.