Молодой женщине это было хорошо известно, как и то, что в промежутке между четырьмя и пятью часами пополудни истинные ценители изысканной кухни уже, как правило, отобедали и в ближайшие три-четыре часа наверняка не озадачатся проблемой ужина.
Когда метрдотель ресторана, высокий брюнет с внешностью французского аристократа или итальянского тенора, торжественно проводил ее к самому отдаленному отсеку, женщина с удовлетворением констатировала про себя, что в очередной раз оказалась права, – в эти часы она была единственной посетительницей.
Свое сегодняшнее меню она продумала еще накануне и теперь неспешно, как хорошо выученный урок, диктовала избранные блюда официантке, одетой в настоящее кимоно и даже с некоторым подобием сложной японской прически на голове:
– Я буду суши-ассорти, то, которое с икрой; затем жареные морепродукты и жареные овощи, в которые дополнительно добавьте сто граммов жареных грибов. Потом, чай мачу. И принесите бутылку «Шабли-премьер-крю», желательно тысяча девятьсот девяносто шестого года.
– Повар может приступать сразу? – уточнила официантка, имея в виду, может ли уже сейчас появиться повар, начав постепенно готовить плиту и продукты к своим кулинарным таинствам или посетительница желает насладиться суши в одиночестве.
– Да, может начинать, – разрешила молодая женщина и расслабленно откинулась на спинку кресла в предвкушении предстоящего ей наслаждения.
К тому же, как уже не в первый раз, она предполагала использовать это время для того, чтобы поразмыслить над состоянием своих дел, которые продвигались теперь стремительно. От недавней ее апатии, нерешительности и нетвердых и в большинстве своем неверных шагов не осталось и следа. Теперь она двигалась уверенно, быстро и существенно приблизилась к достижению конечной цели. На этом пути оставалось всего несколько препятствий, которые были совершенно очевидны, как, впрочем, и пути их устранения. Собственно, серьезным было лишь одно из них, остальные представляли собой проблемы второго плана и прямого отношения к решению ее основной, стратегической задачи не имели. Но это вовсе не значило, что их можно было оставить без внимания. Отнюдь. Она вспомнила прочитанную или услышанную в каком-то детективе фразу о том, что чаще всего профессионалы «горят» на мелочах и деталях. Повторять ошибки наивных профессионалов она не собиралась. Просто следовало соблюдать строгую очередность событий – в соответствии с их значимостью, только и всего. Но это было совсем уж просто. Ей было радостно, что сознание ее, от одного решительного шага к другому, становилось все более ясным и работает четко, быстро и удивительно продуктивно. Еще несколько дней назад ей и голову просто не могли прийти столь оригинальные и блестящие решения проблем, казавшихся неразрешимыми. «Как глупо я вела себя, когда оттягивала момент решительных действий, как много времени потеряла напрасно», – не без сожаления подумала она, но и сожаление это было легким, мимолетным и в общем-то потерявшим право на существование в свете нынешней энергичной ее деятельности. Как смешно было ей теперь вспоминать недавние свои истерики, мольбы, угрозы и ультиматумы. Каким черным, холодным и неуютным казался тогда окружающий ее мир. Теперь ей верилось с трудом, что еще пару недель назад свою главную, заветную цель она всерьез считала практически недостижимой и позволяла себе лишь мечтать по этому поводу. Причем каждый раз, когда мечты рассеивались, на душе ее становилось еще тоскливее, потому что, возвращаясь в обыденную жизнь, она с беспощадной ясностью понимала: никогда мечты эти не станут реальностью даже в малой, незначительной своей части. Как же глупа и недальновидна была она тогда! Верно сказано: все относительно, и кто-то ведь учил ее еще в далеком детстве, когда у нее болели зубы или разбитая коленка, что лучше всего в такие неприятные минуты думать о том, что станет она делать, когда боль пройдет. Кстати, кто был этот добрый и, очевидно, мудрый человек? Она вдруг поняла, что совершенно этого не помнит, и поначалу лишь очень удивилась своему странному открытию. Ведь детство ее закончилось совсем недавно: она сейчас очень молода и просто обязана помнить большинство, если и не все его подробности. Однако сейчас она не помнила ничего. Удивление понемногу начало сменяться раздражением. Последние дни приучили ее к тому, что все поставленные цели достижимы, а задачи – решаемы. Теперь же выходило, что простейшая, элементарная задача ей не под силу. «Кто это был, по крайней мере?» – требовала она ответа от своей враз затуманившейся памяти. Кто, черт побери, вообще окружал ее в детстве? Родители. Но какими они были и кто из них научил ее этому простому и эффективному приему? Воспоминание ловко ускользало от нее, как рыбка, которую она однажды пыталась за хвост поймать в большом красивом аквариуме. Еще одна размытая картинка из прошлого… Что это был за аквариум, почему она очутилась подле него и никто не мешал ей долго, упрямо (это она помнила точно) охотиться за верткой рыбкой. Раздражение сменялось паникой.
– Ваш суши, пожалуйста, – мелодично пропела над ухом официантка, расставляя на круглом подносе перед ней маленькую дощечку темного дерева, на которой аккуратно выложены были ровные столбики рассыпчатого риса, стянутые черной рыбьей кожей и украшенные кусочками разнообразных морских лакомств; кувшинчики с соусами, крохотные чашечки-пиалки для их смешивания с острой зеленой горчицей, ярким пятном выделяющейся на темном фоне доски; деревянные палочки для еды; тонкий бокал для вина, явно не вписывающийся в этот экзотический натюрморт. Рядом поместилось узкое серебристое ведерко со льдом, в которое втиснута была запотевшая бутылка белого вина.
– Приборы вам не нужны, – более утверждая, чем спрашивая, промолвила официантка, полагая, что посетительница, так хорошо знающая кухню, наверняка умеет обращаться и с главными составляющими сервировки японского стола – палочками.
– Нет, конечно, – согласилась с ней женщина и даже одарила улыбкой: ей было приятно, что в ее познаниях и умении не усомнились. Тревожные мысли, едва не испортившие прекрасного настроения, словно встревоженный сонм невидимых крохотных птиц, мгновенно умчались прочь из ее прекрасной головки. Чувства ее вновь были ясны, а душа открыта для радости и наслаждения, пусть и телесной пищей. Глоток холодного вина, с очень слабым, но неповторимым ароматом, окончательно привел ее в состояние умиротворения и покоя. Тонкие, унизанные драгоценными кольцами пальцы, умело подхватили деревянные палочки, и окружающий мир на ближайшие час-полтора для одинокой посетительницы ресторана «Токио» просто перестал существовать.
В салоне Люси Сен-Клу к посещениям Ангелины Разумовской почти привыкли. Ее по-прежнему не любили и опасались какой-нибудь вульгарной или по меньшей мере экстравагантной выходки. Но в конце концов приняли ее, к счастью довольно редкие, посещения как неизбежное зло и, если угодно, плату за широкую известность. Иногда она бывала буквально несносна, бесконечно капризничая, требуя к себе совершенно особого внимания, утверждая, что процедуры и препараты причиняют ей боль и вообще дурно влияют на здоровье, то и дело меняя свои пожелания относительно того, что именно она хочет сотворить со своим телом, лицом или ногтями сегодня. Тогда косметологи вынуждены были по нескольку раз смывать с ее лица только что нанесенные сложные маски; маникюрши – бесчисленное множество раз покрывать ногти разными оттенками лака; бармен – три-четыре раза менять бокал с обыкновенной минеральной водой, потому, что Ангел никак не могла определиться: хочет ли она, чтобы вода была с газом или без, нужен ли лимон, лед и так далее, и тому подобное – до бесконечности. Повезло только парикмахерской – чуда капризная клиентка не обращалась ни разу, утверждая, что ее обслуживает личный парикмахер на дому. Случалось, правда, что она пребывала в относительно мирном расположении духа, и тогда все обходилось «малой кровью». Единственное, что хоть как-то мирило с ее присутствием терпеливый сверх всякой меры персонал салона, были необычайно щедрые чаевые и астрономические суммы, которые она без нареканий выкладывала за свои многочисленные капризы: за каждую процедуру, пусть и не доведенную до конца, как и за каждую смену нетронутого бокала с минералкой счет выставлялся в полном объеме.