Я прошу:
— Отец, встань, пожалуйста, неудобно.
— Мне — удобно!
Мать подошла:
— Алик, встань. Ты ничего не понимаешь. Люди ждут.
— Не пущу! Свадьбы не будет!
Ну, как в кино. Что делать? Тут все начали скандировать:
«Алик, уйди! Алик, уйди!»
А он только бурчит:
— Толик, не вмешивайся! Это не твой сын, Серега, это мой сын!
Толпа мычит, матерится, уже проголодалась, а он, как козел бородатый, сидит. И обойти его — никак, и напоить нельзя. Мы с ним один раз так пили наперегонки, я его перепил. А что из этого вышло? Он заснул дома, а я на улице у колодца. На хрен мне с таким отцом связываться!
А тут уже другая пара подошла. Мы пошли в обход бати в ресторан. Там, как нас увидели, сразу вальс Мендельсона заиграли, а мы пришли жрачку забрать. Я кричу музыкантам:
— Хорош! Не расписались! Отстаньте!
Мы всю еду забрали, поделили между родней. Родни у нас оказалось полгорода, не брешу.
А жаль. Ресторан-то мы сняли аж на двадцать четыре часа. Там, в Стрежевом, не так, как везде у людей: до двадцати трех и конец. Там город сибирский, свадьба у нас гуляется круглосуточно, вместе со всем обслуживающим персоналом. Поэтому директор ресторана гуляет кажин день, только после двенадцати ночи едет домой с ключами, а в ресторан приезжает милиция, и всю ночь гулька. Битвы бывают редко, а спать ложатся прямо в ресторане на лавочках.
А что я скажу отцу? Ничего, это же отец!
Танька прождала год и вышла замуж. Батя был прав, он всегда прав.
Но после армии он меня все же не уберег. Приехал я в Киев. Выезжал из Стрежевого — минус тридцать пять градусов, я в унтах; а в Киеве — плюс шесть, лужи кругом, и я топаю по лужам в унтах. Такая труба!
Позвонил друзьям. Начал торговать рыбкой: тогда кто не торговал, тот голодал. Реформы, блин! Сделал капиталец на горбуше: она шла с икрой, а у меня проходила без икры. Икра выходила «чистой». И весы были без эксцентриков. В общем, нормально, как положено. Я числился продавцом, а директором поставил одного чудака: он только бумажки подписывал. Дурдом!
Потом рыба вся вышла, я поступил водителем в автопарк Министерства культуры. Послали меня обслуживать один из музеев Киева. Привез туда доски. Пока меня разгружали, гляжу — две девчонки стоят и о чем-то спорят. А я как раз знал то, о чем они спорили, ну и удивил их. Одна, Люба, после мне позвонила в автопарк, сказала, что работает на узле связи. В пятницу я с ней встретился у нее дома, поговорил с родными. Отец ее только вопросы задавал. В субботу пошли в загс. А бати-то моего рядом не было! В понедельник я уже у нее жил.
И понеслось строительство — туда-сюда. Отец с матерью у Любы тоже на узле связи работали. Династия! И у меня вся семья в автопарке. Тут бы и задуматься, а я, козел, обрадовался.
Купил видеотехнику, мебель на десять тыщ, и свадьба за мой счет. Три дня жрали-пили. А там тридцать первое, Новый Год. Вечером приезжаю домой, приходит Любка:
— Игорь! Мне надо с тобой поговорить.
— А что случилось?
— Мне нужно, чтобы ты ответил на вопросы.
— Да тю, какие вопросы, я что — на допросе?
— Где ты родился, в какой школе учился, как звали учителя географии?
— Да что я, помню?
— Надо вспомнить!
— Да ты что, ментовка?
— Нет, но на работе попросили.
— Где? В узле связи? Почему меня на работе об этом не просили? Кто мной интересуется? Главный связист? Я все налоги показал!
— Какие?
— Да с рыбы. Ну, пару штук с налогов скрыл, конечно.
А я ей, Любке, недавно звонил на работу:
— Позовите Любу.
— Какую? — спрашивают.
— Лукацкую!
— У нас такой нет.
А какая есть, интересно? Она тогда сказала, что ее перевели в другой отдел, я поверил. Почему бы нет?
— Так где же ты работаешь? — спрашиваю.
— Я не работаю на узле связи.
— А где, господи?
— В КГБ.
— В киевских городских банях? Если ты, Любка, в КГБ, то я личный охранник президента Украины. Какие проблемы?!
Тут у нее стало такое лицо — я еще такого не видал. Она пошла в коридор и вернулась с курткой. А в ней документ: Любовь Ивановна Украинец, третий отдел КГБ.
Все, меня проверять обязательно! Я — муж сотрудника украинского КГБ.
А может, я агент русской разведки? По совместительству. Я ответил на сто семьдесят или двести вопросов, иногда совсем дурных. Прошу:
— Лю-уба! Можно, я не буду отвечать?
А она кричит:
— Па! Он не помнит адрес школы. Можно, он не будет его называть?
А папа отвечает:
— Нельзя!
Я опупел:
— А папа тут причем?
— А он тоже там, в пятом отделе.
Я кричу теще:
— Любовь Ивановна!
— И она там.
Звездец!
— А кто же не там?
— Все там, у нас весь дом в КГБ. Такой дом. Видел соседа, здорового такого? Он у нас начальник внутренней тюрьмы, папа с ним всегда на работу ходит.
Через трое суток Любе сообщили, что мои данные в целом подтвердились. Правда, у двух учителей я спутал фамилии с отчествами, но теперь ей все же разрешили стать Лукацкой. И началась каторга.
По утрам:
— Па-адъем!
Папаня со мной обращается, как раньше с зэками, ему с ними не дали доиграть, видно.
В ванную заходили так: сначала шеф, потом Любовь Ивановна, а там и мы с Любкой. В туалет так же: вперед он, за ним жена, под конец — я и Любка. Можно сразу вдвоем, это разрешалось.
Садимся за стол: он всегда рядом с балконом. А я там тоже хочу, там теплее у батареи. Нет, бляха-муха — он там! Я говорю:
— Почему вы именно там?
— Это мое место.
— А я не признаю этого с детства. Мое место! Моя чашка! Моя кружка! Мы что, медведи, что ли: папа-мишка, мама-мишка и я мишка?
— Как ты, гад, со мной, старшим по званию, разговариваешь?
— Как хочу!
— Да я тебя из окна выброшу!
— А я вас потом «ЗИЛом» перееду! У меня «ЗИЛ» под окном стоит. Любка, подтверди.
Бухал «батя» от души.
— Женщины, что вы понимаете? Быстро разбежались!
А сам сядет и тихонечко стопочку цедит. Выцедит две бутылки — упадет.