Паразитарий - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Азаров cтр.№ 149

— Вы хотите отнять у человека все, прежде всего его свободу, — перебил я Зверева.

— Я убежден, что вы неверно понимаете свободу. И это не только ваше заблуждение. Свобода не есть некое блаженство. Говорят, будто свобода вкоренена в царство духа, а не в царство кесаря. У меня недавно умерла тетушка моей жены, которая перед смертью сказала: "Кесарь никому не хочет давать свободы, она получается лишь через ограничение царства Кесаря". — Высказывают и такую мысль, будто человек может быть свободным и в цепях, может быть свободным и когда сжигают на костре. А вы, Степан Николаевич, отказываетесь понимать, что настоящая внутренняя свобода наступает, когда человека лишают кожного покрова. Свобода есть не право, а обязанность. В Евангелии сказано: познайте истину, и истина сделает вас свободными. Это предполагает, что только истинная свобода освобождает. Эти евангелистские слова нередко повторяют современные тоталитаристы, враждебные свободе. Согласитесь, что для истины нужна свобода. Конфликт личности и империи всегда был конфликтом духа и Кесаря. Никакой свободы от государства и общества не могло быть. Античный человек принадлежал государству. И в нынешних формациях на душу человеческую претендует тоталитарный режим. Свободе всегда мешал фанатизм. Фанатика порабощает идея, в которую он верит. Она суживает его сознание, вытесняет важные человеческие состояния. Он перестает внутренне владеть собой. Таков был великий Ильич, разработавший основы очистительной всеобщей эксдермации, коллективизма. Он, как фанатик, не владел собой, поскольку не мог установить связи между собой и идеей, которая захватывала его всецело, которой он был одержим. Его нетерпеливость и суженное сознание определяли непонимание множественности индивидуальных сознаний. Он не понимал того, что истина требует свободы, свободы для того, кто открывает истину и свободу для других. Он считал, что лишь ему доступна свободная истина, поэтому он всегда подчеркивал, что терпимость, совестливость, рефлексирование, то есть истинная свобода духа, являются помехой для развития коллективизма и других суррогатов социального бытия.

От нечего делать мы стали читать агитационные речи Прахова-старшего, произнесенные им в Заокеании, Шакалии и Каледонии. Суть речей состояла в том, что он призывал все народы к созданию единой возрожденной партии, которая будет называться ультрафиолетовой партией, лучи которой полезны для народов всех шкур, точнее, для шкур всех народов… Зверев говорил о великой любви к человеку, о чести и достоинстве, о свободе и дружбе, во имя которых он и живет на свете и приехал в добрососедские страны. Он призывал к интернационализму, к коллективизму, к сотрудничеству, к фиолетизму. Иногда он рычал, давая понять, что не допустит вместе с другими народами появления агрессивных социальных общностей, будь эти общности еврейскими, татарскими или армянскими.

Прочтя речи Прахова-старшего, Зверев сказал:

— Мерзость. У меня много талантливых русских друзей, но больше всего они страдали не от евреев и татар, а от самих русских. Никто так не уничтожает своих братьев, как мы в Пегии.

Зверев долго говорил. Прахов порывался что-то вставить, но ему не удавалось. Наконец, воспользовавшись паузой, он сказал:

— Мерлеев тоже надо делить надвое.

— Как это?

Не отвечая на мой вопрос, Прахов добавил:

— А потом надо еще посмотреть, с какой целью мерлеи помогают талантливым людям. Мерлеи великолепные шахматисты. Они превращают в игру все: любовь, труд, искусство, политику, семью…

— Так это же прекрасно. Игра — это свобода!

— Хорошо, когда все играют. А если тебя берут в качестве болвана, для балласта, а они играют и наверняка выиграют, то есть обыграют болвана, который им сослужит добрую службу, отдав им все: детей, семью, политику, мораль, любовь, труд, искусство…

— Так пусть не будет болваном.

— Вот то-то и оно. Нельзя не быть болваном. Всякий искренний и честный — болван. Игры-то нечестные ведутся. Будет играть болван или не будет, в игре ничего не меняет, он так или иначе будет втянут в игру и обязательно проиграет, потому что на роду ему написано быть болваном и на роду начертано непременно проиграть.

— И в какую игру теперь играют мерлеи?

— Сейчас тасуются колоды. Проговариваются условия предстоящих игр. Намечаются зоны активного или пассивного действия, места забастовок, свобод и демократий, одним словом, готовится все для большого шабаша.

— Прахов подметил одну любопытную вещь. Он написал, что впервые за сто лет выявилась накопленная коллективная злобность и коллективная пошлость. Коллективность, помноженная на пошлость и злобность — раньше об этом никто не говорил. И далее, национальное возрождение мыслится сегодняшними его идеологами не просто как расцвет культур, как раскрытие заложенных в народе возможностей, а мыслится прежде всего как процесс расово-очистительный, то есть не столько создание нового или даже возрождение забытого старого, сколько очистка национальной жизни — искусства, литературы, повседневного быта — от всего, что те же идеологи сочтут ненациональным. Главное действие здесь не строительство, а оздоровительное разрушение: искоренение и отбрасывание того, что сделано и делается ненациональными руками, различными чужеродными элементами, в первую очередь мерлеями. Вот по этим рукам и по головам, разумеется, и должен быть направлен главный удар. Враги — это вовсе не те, кто противится, а те, кто делает не то, что надо, или же делает неважно что, будучи сам не тем, кем надо. Они-то живут, может быть, и ничего не ведая, но, проявляя качество своей национальности, они уже мешают развитию основной национальности, а раз мешают, значит, враги, значит, их…

— К ногтю, — прошамкал Прахов. — Очень умно написано. Ты вот помянул что-то из "Майн Кампф". А ты знаешь, что в пору прихода Гитлера к власти в такой стране, как Австрия, только пять процентов австрийцев занимались искусством, наукой, культурой, а 95 % законодателей во всех названных отраслях были евреи.

— У меня есть приятель, Скабен, — сказал я. — Он гордится своим еврейством и рассуждает примерно так: "Когда я понял, что являюсь инвалидом пятой группы и мне не будет хода в этой стране, я решил, что мне нельзя выигрывать по очкам, только нокаут. У меня везде и всюду должны быть неоспоримые преимущества. В школе у меня было девять грамот, а десятая медаль. В университете ни одной четверки, я, как заметил один юморист, достигал успеха в результате многовекового искусственного отбора, так сказать, благодаря хорошему тренажу на полосе препятствий". Откуда у евреев культ образования, учености, знаний? Народ перегоняли с континента на континент, из страны в страну, разоряли погромами, унижениями, крематориями — и из этого всего иудей извлекал уникальный человеческий опыт. Самый главный его капитал — голова: есть голова на плечах — твой капитал при тебе, нет головы — тебе ничто не поможет!

— А вы иудейский защитник! — съязвил Зверев. — С чего бы это?

В понедельник двери нашей темницы распахнулись. Прахов-младший был прав: в стране установилась диктатура фиолетовых. Диктатура была названа высшей формой демократии и свободой первой степени. Срочно всем раздавались листовки для заучивания наизусть и затем для всеобщего скандирования: "Слава фиолетовым, которые могут все! Слава освободителям, которые будут всегда! Слава новому порядку и новому мышлению! Да возродится жизнь!", и в таком духе несколько страниц.