— Орелин, о ком ты говоришь?
— Ты помнишь того мужчину, на старой фотографии? Я еще говорила о нем с твоим отцом.
— Я думала, что с той историей покончено…
— С ним — да. Он больше не возвращался. Но теперь есть другие.
— О!
— Один из моих друзей заказал после спектакля столик в ресторане. Когда мы пришли, по соседству с нами сидел тот же мужчина, что и вечером в театре. А двумя днями раньше я видела его в кино. Иногда какие-то субъекты потихоньку следят за мной, сменяя друг друга. Вчера на мосту дю Гар я сразу же почувствовала их присутствие. Средь бела дня небо потемнело, и цикады смолкли. Сильвиан, наш оператор, крикнул, что он еще не готов и чтобы мы подождали. Я посмотрела в его сторону и увидела позади него троих мужчин, которые обменивались знаками за спиной техников. Из-за них мне пришлось сделать двадцать два дубля одной и той же сцены.
Она курила, повернувшись лицом в сторону сада и избегая встречаться со мной взглядом, как если бы она утаила от меня что-то более важное. Я молчала, не желая побуждать ее к продолжению этого нездорового разговора. Она знала, что я не одобряю ее бредни, как знала и то, что из-за нашей дружбы я отнесусь к ним серьезно.
— Я рассмотрела все мыслимые гипотезы. Это ничего не меняет.
— Ты говорила с врачом?
— Он прописал мне транквилизаторы. Время от времени, когда жизнь становится невыносимой, я их принимаю.
Она раздавила сигарету в тарелке и несколько более уверенным голосом продолжила свой монолог.
Я не знала, что и думать об этой истории. Но Ингрид уже тянула меня за юбку в сад, а Грета играла со своей коляской.
— В некоторые мгновения мне кажется, будто какое-то окно распахивается для меня. Именно для меня, а не для кого-то другого. А я не знаю, к чему относится та картина, которая возникает в этом окне, — к прошлому или к будущему. С тобой наверняка случалось что-то подобное. Ты стоишь на вокзальном перроне, объявляют твой поезд, на который у тебя уже куплен билет, и вдруг на соседней платформе ты замечаешь незнакомца, и тебя внезапно охватывает желание бросить все, кинуться в подземный переход, вынырнуть на другой стороне и устремиться за этим неизвестным.
— Нет, такого со мной не случалось. Или, может быть, один раз, в гостинице, когда я познакомилась с Ингмаром. Но чудеса по определению не повторяются.
— Только потому, что мы боимся их и поворачиваемся к ним спиной. Надо каждую возможность ловить на лету. А возможности представляются по десять раз на дню, и все они начинаются там, на соседней платформе.
Я с трудом следила за ходом ее рассуждений. В самом деле, почему нельзя довольствоваться своим поездом, тем более если уже куплен билет?
— Может быть, мы пройдем на террасу под навес, а девочки поиграют на воздухе?
Мы устроились за садовым столиком, в прохладной и пестрой от солнечного света тени. Колыбельку с Сельмой, возившейся под москитной сеткой, я поставила рядом с собой, чтобы вполглаза приглядывать за ней. Был час сиесты, и во всей деревне не было слышно других звуков, кроме треска мопеда где-то на отдаленном дворе и стрекота цикад в оливковой роще у соседей. Наступило долгое молчание. Сельма заснула. Орелин закурила новую сигарету.
— А твоя карьера, — спросила я, — как с ней дела? Твое имя часто появляется на страницах газет, но речь идет то о фильме, в котором ты снимаешься за границей, то об эстрадном концерте… Так что немного теряешься… Один раз тебя видели даже в фоторомане, если я не ошибаюсь.
— Ну, здесь у меня смягчающие обстоятельства. Это было в Италии, и я была влюблена в фотографа!
— А теперь?
— Теперь жизнь приняла неожиданный оборот. Когда я работала в маминой галантерейной лавке, я мечтала, что однажды уеду, буду выступать на сцене и срывать аплодисменты. Я достигла этого довольно быстро, но теперь меня все это не слишком интересует. Кстати, ты обещала мне показать иллюстрации твоего мужа.
Я разложила на столе альбомы, изданные Ингмаром в Стокгольме. Не буду их описывать, они давно переведены на французский и занимают почетное место в медиатеках Гексагона,
[24]
рядом с книгами Сендака и Унгерера. Мне было приятно отметить, что Орелин понравились нежные пастели и мягкие акварели, которые сегодня в такой цене. Но тут проснулась Сельма, и нам не удалось продолжить разговор. Я пошла в дом, чтобы ее переодеть. Когда я вернулась, Орелин с сигаретой во рту стояла на террасе в окружении девочек и собиралась уходить.
— Ты разве не останешься у нас до вечера? Ингмар будет огорчен.
— Я вернусь.
— Ох, не уверена.
— Обещаю.
Тем летом она и вправду появилась снова, да и на следующий год гостила у нас несколько раз. После чего у нее вошло в привычку звонить откуда-нибудь из города, а затем вырастать на пороге с подарками, которые дети сразу же разворачивали в гостиной. Помню, как она привезла трех красивых английских кукол в атласных платьях, которые мы хранили в специальной коробке, помню кукольный театр, опрокинутый мистралем в самый разгар представления, механического аккордеониста, который играл на аккордеоне и качал головой, жокари с мячиком из твердой резины, ударявшим в стекла мастерской, и о красной игрушечной гоночной машине с педалями.
В течение нескольких лет появление Орелин, которую мои дочки называли Тати, всякий раз приносило праздник в наш дом. Когда она приезжала, Ингмар не менял ритма работы, но я хорошо видела, что за обедом, который зимой мы накрывали на веранде, а летом на террасе, он был рад иметь еще одну собеседницу помимо меня. Он открывал наши лучшие бутылки вина, рассказывал случаи из своего детства, о которых я абсолютно ничего не знала, и мы до поздней ночи сражались в настольный футбол.
Надо признать, что со временем я стала спокойнее относиться к Орелин, и вместе с тем я перестала ею восхищаться и завидовать. Недоразумения, когда-то охладившие наши отношения, мало-помалу рассеялись. Я знала, что многие мужчины в разное время делили ее между собой, но ни в кого из них она не была влюблена до безумия. Любовь до потери рассудка — чего-чего, а этого не было.
Однажды в местном журнале появилась ностальгическая заметка какого-то почитателя, сообщавшая, что Орелин последним благотворительным концертом в пользу детей-сирот простилась со сценой и кинематографом. Следующим летом она мне объяснила, что воспользовалась советом одного из своих хороших друзей по поводу операций с недвижимостью на Ивисе.
[25]
Отныне она будет разъезжать по свету и наслаждаться жизнью. Произнося это, она курила, улыбалась и, казалось, не очень-то верила в свою новую счастливую жизнь. Она больше не упоминала о своих видениях, и ничто не указывало на то, что она все еще одержима ими. Наши встречи проходили весело, она часто ловила мой взгляд и всячески проявляла заботливость и нежность по отношению ко мне, что меня очень тронуло. У нее больше не случалось провалов в памяти, как раньше, когда она вдруг бросала фразу на полпути, чтобы последовать за какой-то внезапно смутившей ее мыслью.