Детдом для престарелых убийц - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Токмаков cтр.№ 35

Нам было что вспомнить, что рассказать друг другу. Слушали старые записи Б. Г., «Чайфа», «Наутилуса», «АукцЫона», «Агаты Кристи», «Крематория», «Кино» и даже Егора Летова. Курили травку, спорили до хрипоты о стремительно поднятых (со дна масскульта) мутной волной русского постмодерна В. Пелевине (тряпочный Кастанеда для бедных), литературном ди-джее В. Сорокине (затопившем остатки советской литературы мочой, калом, кровью и спермой), Б. Акунине («поваренные» исторические детективы, в которых нет ни истории, ни детектива), о мачо, который не плачет, Илье Стагoffe (потерявшемся в своих бесчисленных ремиксах и римейках, как иголка в стоге сена).

Помню я, раздвигая темно-коричневую стеклянную заводь пустых пивных бутылок, пробрался к Климу Вадимову, который рушил на пол стопки компакт-дисков, пытаясь найти что-то для всех нас очень важное, обнял его за плечи и сказал:

– Клим, ты думаешь, это ты делаешь карьеру? Нет, это карьера делает тебя…

На что Клим спокойно мне ответил:

– Успокойся, чувак. Пока у меня есть ощущение нереальности этого мира – я жив. А вот когда я окончательно уверюсь, что этот мир настоящий – тогда и приходи ко мне на похороны.

И после хорошей затяжки травкой добавил:

– Чем сложнее твой внутренний мир – тем проще ты должен быть внешне. Не привлекай к себе внимания, будь как все, иди на компромисс, если хочешь сохранить и реализовать то, что дано тебе Богом. Единственное, что от тебя требуется, – это сохранить свой дар. С тебя потом спросят только за это…

В этот вечер встречи «для тех, кому за тридцать» в мой ослабленный журналистикой организм было влито столько алкоголя, что я боялся самовоспламениться.

– Абсурд какой-то, – думал я в туалете, расстегивая ширинку непослушными пальцами. – Пьешь крепкие напитки – а становишься слабым. Пьешь слабые напитки – остаешься крепким…

Наконец ширинка поддалась, но в тот момент, когда я достал свой шланг и приступил к мочеиспусканию, он вновь соскользнул ко мне в штаны.

«Резинка на трусах слишком тугая», – тупо подумал я, ощутив неприятную сырость в штанах.

Воистину, что у трезвого на уме, то у пьяного в штанах. В конце концов я надрался у Клима, как настоящий декадент, до полного упадничества на пол. Меня положили спать на какую-то антикварную циновку на балконе, прикрыв, как истинного журналиста, старой подшивкой газет.

Проснулся я раньше всех. Поташнивало. Нашел на кухне полбутылки недопитого пива. Осторожно, чтобы не наступить на спящих вповалку на полу падших интеллектуалов, вышел на улицу.

Выпил пиво и, пошатываясь, потом еще долго искал себя в городской толпе. У кого ни спрошу – никто не видел.

На перекрестке засмотрелся на женские коленки и чуть было не попал под трамвай. Добрался до дому. Одна мысль о лифте вызвала приступ дурноты. Глубже дышал носом и думал о постороннем.

Позвонил на работу, попросил начальницу отдела отмазать меня перед редактором. Пообещал ей завтра, с ранья – кровь из носу! – принести уже готовый репортаж о конкурсе художественной самодеятельности среди коммунальщиков города Волопуйска. (Каюсь, соврал, не написал оттуда ни строчки.)

Проснувшись, никак не мог сообразить, вечер ли это сегодняшнего дня, или уже утро завтрашнего.

Сколько раз я себе говорил: нельзя мешать водку с пивом. Сколько раз! И все равно. А потом голова раскалывается на множество неравных кусков, и что же внутри?

Ничего! Мерзость запустения. Пустота и сквозняки по извилинам.

Сегодня, после тяжелой трудовой газетной вахты, чтобы хоть как-то реабилитироваться перед своей безнадежно больной совестью, несмотря на то что меня весь день плющило, бычило и кумарило, я заставил себя пойти в публичную библиотеку. Повышать, самосовершенствоваться и не позволять душе лениться.

На улице только что прошел короткий, но сильный дождик. Неожиданно выглянуло солнце, но не удержалось на небе и рухнуло прямо под колеса мчащихся по мокрому асфальту машин. Они раскатали солнце по всей дороге, и на асфальт невозможно было смотреть из-за яркого света.

«Блестящая смерть, – мрачно закончил я сочинять эту метафору, – просто блестящая смерть сегодняшнего солнца».

В троллейбусе два подростка громко спорят:

– Вот смотри, по понятиям ведь человек может быть правильным, а по жизни – упертым, – говорит один.

– Нет, не может, – возражает другой, – пидор разве может стать вором в законе?

– Конечно может. Здесь смотря какой закон и по каким понятиям живут воры.

– Тогда это уже не воры, а беспредельщики. А закон, если он закон, никто не изменит.

На светофоре остановилась крутая японская иномарка, вся по самые стекла густо забрызганная уличной грязью. На одном ее боку какой-то шутник пальцем вывел:

«Хочу домой, в Японию!»

А когда она нас подрезала, я успел разглядеть на другом ее боку:

«Помой меня, я вся чешусь!»

Я вышел из троллейбуса, и он тут же превратился в тыкву, водитель троллейбуса – в жабу, а все пассажиры – в серых мышек.

Часы на Луне пробили полночь…

В библиотеке, дожидаясь заказа, встретил Хорхе Луиса Борхеса. Со дня своей смерти он практически не изменился… Только кожа на корешке немного потерлась.

От нечего делать взялся пролистывать «Историю русской литературы конца XIX – начала XX века». И так увлекся, что совершенно забыл про свой первоначальный заказ.

Валерий Брюсов (1873-1924) «Полное собрание сочинений и переводов в 25 томах» Санкт-Петербург, изд. «Сирин», 1913 г., тираж 2100 экз.

В 25-томном собрании сочинений, с комментариями и вариантами, есть что-то грустное. Брюсов еще достаточно молод, чтобы смотреть в будущее, дарить нас новыми произведениями, а не оборачиваться назад.

Д. Философов. «Расточительность», «Речь», 22 июня 1913 года

Народная тропа пройдет мимо творчества Брюсова так же, как творчество Брюсова прошло мимо народа.

В. Львов-Рогачевский. «Современник» № 8 за 1913 год

Газеты «Речь» (14 сентября 1910 г.) и «Биржевые ведомости» (2 октября 1910 г.) сообщили, что Л. Н. Толстой просил не присуждать ему Нобелевской премии, так как он вынужден будет отказаться от нее: «Отказываюсь же я потому, что убежден в безусловном вреде денег».

Из письма М. Левину, 1910 год

Умоляю разных литературных гробокопателей не искать и не печатать моих стихов и рассказов, рассеянных по разным газетам и журналам и никогда мною не введенных в издания моих книг: я многое печатал только по той бедности, в которой часто бывал. Насчет же того, что введено в издания моих книг, я делаю указания».