Праздник побежденных - читать онлайн книгу. Автор: Борис Цытович cтр.№ 84

— Обратитесь к комиссару МВД, — посоветовал он, — они были друзьями, может, комиссар что-нибудь…

Не было друзей у Фатеича, и я потерял время на холодном диване в приемной. Комиссар принять меня не пожелал. Все оборачивалось не так, и я понял, что майора с красненькой подушечкой под ордена и залпа в небо холостыми не будет.

И в похоронном бюро опять постигла неудача. Чиновник над паспортом Фатеича покачал головой, даже слезу выдавил:

— Так, значит, и Мордвинов? Ай-ай-ай! А бол-л-льш-шой человек был.

И в его «ай-ай-ай» я уловил торжество униженного: де, все вы большие, а конец один. Он аккуратно разгладил паспорт, теперь уж без страха и даже глумливо поглядел в глаза Фатеича на пожелтевшем фото и, как мне показалось, с садистским наслаждением тушью, прямо по лицу, перечеркнул крестом.

— Вот так-то, — торжественно произнес он, и в глазах сверкнул огонь победителя. Меня покоробило, но я сдержался и попросил катафалк и оркестр.

— Что вы? — деланно испугался чиновник. — Катафалк у нас «опелек» трофейный, который день поломан, а кто ж пойдет с инструментом пешком?

Он еще что-то побормотал о барабане, прорванном на поминках, о запчастях, но лукавство распирало, и он сказал:

— Конечно, для такого человека следовало бы… Представляете, вдруг бы он воскрес?

Мне б и оценить, и хохотнуть, и всучить бы в самый раз сотенку, сложенную уголком. Так нет же, бес попутал и понес, да как!

— Представляю, — холодно произнес я, — прислал бы он за вами автобусик с решеточкой, этак за полночь, исправненький, не то, что ваш катафалк, и поговорил бы в кабинетике — вымогателей он кре-еее-пко не любил.

У чиновника побледнело лицо, отвалилась челюсть, но я не пощадил.

— Так пусть уж лучше не воскресает, а то пришлось бы вам незамедлительно занять его теперешнее место, и тогда не только катафалка или, скажем, оркестра, а и земляного бугорка не было бы, просто, знаете, голое тело в рогоже, на щиколотке фанерка с чернильным номерком, и… туда, в вечную мерзлоту. — И посулил не без намека: — А ведь у него там, — я потыкал пальцем вверх, — остались друзья…

И, как давеча в военкомате, хлопнул дверью, оставив чиновника живым трупом среди черных лент и жестяных венков. Потом из трамвая я видел, что он выскочил на улицу и ошалело отыскивал меня, но бес удержал, я не вышел из вагона.

Так, не добившись ни катафалка, ни похоронного взвода с оркестром, усталый и злой, далеко за полдень я вошел во двор и был обрадован. Под голубятней стояла телега, на ней свежевыструганный гроб и крест, а рядом старик, хоть и с черной от угля шеей, но в свеженькой холщовой рубашечке и с прилизанным вихром. Мы поздоровались. Глядя в землю, я сказал:

— Крест не нужен, он неверующий.

— Как знаешь, — твердо ответил хозяин, — без креста, как собаку, закапывать не желаю.

Я-то ничего не смог, а хозяин узнал и гроб смастерил. Нужно доверяться старикам, а не своему идиотскому упрямству, подумал я и согласился.

— Васильич, — оживился хозяин, — руку ломит, аж онемела, быть дождю, давай завтра, а? И народик попрощается, и старушки поплачут…

Небо было синим, без облачка, но меня и раньше озадачивал низкий полет стрижей и уханье лесопилки, долетавшее издалека, из-за реки. Я мысленно согласился со стариком, но гордыня взыграла и сказал иное:

— Сегодня! Успеем! Торопись!

Я не верил в возмездие или в потусторонние силы, но иначе и не объяснишь кошмар, преследовавший меня в этом городе.

Мы внесли гроб на кухню и прислушались, а сверху раздавались ругань и скрип передвигаемой мебели. И здесь неладно, подумал я и взбежал по лестнице. На полу, спеленатый, лежал Фатеич. А вокруг бесовский шабаш: пыль, тучи золотистой моли над ворохом старых сукон и обрезков кожи. Бледные проявились лица, и будто ржавые машины издавали звуки.

Тощая, с крючкообразным носом дама потрясала кулачком и визжала. Узкоплечий старик в черном костюме то головой-дыней нырял в пасть чемоданов, то двигал шкаф, то принимался жестикулировать, и тогда из норок-рукавов вышмыгивали серые, волосатые, будто обшитые мехом, руки.

— Что ищете? — спросил я.

— Деньги ищут, — проскрипела старуха, что примостилась на ящике с углем, — мильён.

Я закрыл глаза и ощутил себя в гнойном, непонятно откуда проникающем свете, на дне, средь хлама, и вокруг плавали людские существа, склеенные творцом из рук, ног и голов, принадлежащих разным людям, и всё вопреки разуму — жило, шевелилось и издавало бредовые, несвязные звуки и отыскивало что-то, чтобы быть счастливыми. Меня заметили. Синюшное лицо с колбообразным лбом надвинулось, кивнуло на пол:

— Ну как, готов? Опрокинулся?

Я промолчал.

— Позвольте представиться — друг Мордвинова. Подчеркиваю: единственный, старший лейтенант медицины в отставке-с — Фрол Пафнутьевич Сычава, — он говорил со старомодным изыском, приставляя букву «с», — да не разжалованный, а с пенсией. А вам называть себя не надо, знаком-с, когда вы в глубоком опьянении желали сапожной «лапой» убить-с. Его-с.

Фрол Пафнутьевич протянул мохнатую руку, но я отвернулся. Он вспыхнул.

— Вы думаете, я поверю в ваше горе? Ошибаетесь. У вас нет горя, декорации одни. Вы только и можете — есть, пить, в тюрьме сидеть-с. Замечу — за предательство. Да еще женщину уж очень желаете, инстинкт, знаете ли, похоть. Слыхал о вас кое-что.

— Вон, пьяница! — заголосила дама и бросилась с кулаками на меня. — Ты! Ты убил его!

И Фрол Пафнутьевич подхватил истошным визгом:

— Извольте сию секунду убираться! Прописочку вы, вот вам, не получите, — он протянул мохнатый кукиш и напомнил мне Фатеича. Жертва подсознательно восторгается своим мучителем и подражает ему, почему-то некстати, подумал я. В лагерях несчастный замухрышка зэк, упиваясь, перенимал манеру своего свирепого начальника и подражал то ли разговором, то ли осанкой. Видно, несладко жилось и Фролу Пафнутьичу, и он в Фатеиче видел своего кумира и был раздавлен им, но жалости к Фролу Пафнутьичу не было.

— Похоронить-то дайте, — сказал я и поймал себя на том, что начал жевать и рот полон слюны. А колбообразная голова визжит в тучах золотистой моли. И я вот-вот плюну.

— Ты! Ты! Убил его! Сгниешь в тюрьме!

Фатеич уже лежал в гробу, и опять это сделали старики, отметил я, и с такой внутренней убежденностью скомандовал: «Сноси», что Фрол Пафнутьич мигом повиновался, поднял гроб и, топчась, мы стали разворачивать.

— Васильич! — взмолился хозяин. — Ногами вперед надобно, ногами! Кто ж головой?