Вечер опускался на лес. Стало тихо…
Ноябрь 1728 года
Из донесений герцога де Лириа архиепископу Амиде. Строго
конфиденциально
«Ваше преосвященство, сие письмо мое будет всецело посвящено
тому же самому, о чем я писал в письме прежнем. Великая княжна в отчаянном
положении, теперь уже не только упомянутая ранее Анна Крамер, но и осторожный
Остерман, и даже лейб-доктор Блументрост почти во всеуслышание признают, что
дни ее сочтены. В связи с этим невольно задумываешься о судьбе этого
императорского дома. Смерть, угрожающая великой княжне, заставляет меня
трепетать за царя, который нимало не бережет себя, подвергаясь суровости
непогоды с невыразимой небрежностью. Случись, умри этот монарх – здесь
произойдет ужаснейшая революция; не берусь предвещать, что последует. Скажу
только, что Россия возвратится к своему прежнему состоянию, без надежды
подняться, по крайней мере, в наше время. Какова в таком случае будет судьба
Венского союза и государств, которые строят свою политику в расчете на союз с
этой непредсказуемой империей? Вы сами понимаете, ваше преосвященство, что
интерес наш состоит в том, чтобы его величество русский государь Петр Второй
оставался у власти как можно дольше. Не то дела наши здесь могут оказаться
неожиданно плохи.
Постараемся предположить, как будут развиваться события,
случись что, не дай Бог, с его царским величеством. Ближайшей преемницей короны
после царя будет принцесса Елизавета, и от ее честолюбия можно бояться всего. В
разговоре с фаворитом князем Долгоруким как-то проскользнула мысль, что
принцессу думают или выдать замуж, или заключить в монастырь. Замуж она
выходить отказывается, а в необходимости последней меры убеждает ежедневно
своим дурным поведением, и если впредь не будет вести себя лучше, все же кончит
тем, что ее запрут в монастырь.
На днях имел беседу с князем Василием Долгоруким, который
припомнил, что схожая ситуация была после смерти императора Петра Первого.
Конечно, нынешний еще жив, вполне здоров, однако меня, да и некоторых других
людей не оставляет мысль, что время его сочтено. Об том, почему возникают у
меня такие убеждения, скажу несколько ниже, а теперь продолжу описание
разговора с Василием Долгоруким, который сказал, что о принцессе Елизавете как
возможной наследнице всерьез думать не стоит. Дочери царя Ивана, старшего брата
Петра Первого, каждая будет иметь свою партию. Не будет недостатка и в третьей
партии, с целью посадить на престол какого-нибудь русского и с этим вместе
возвратиться к древним нравам. Впрочем, во всяком случае нужно ждать всеобщего
переворота, кровавых беспорядков, умерщвления всех иностранцев и возвращения
этой монархии к тому положению, в котором она находилась до великого Петра
Первого. Шведский король воспользуется первым же случаем и в одну кампанию
возвратит от России все провинции, которые потерял его предшественник, поляки
постараются завоевать те провинции, на которые они заявляют притязания; персы
не замедлят отбросить русских от берегов Каспийского моря, а татары наводнят
соседние провинции. Тогда дружба России будет для нашей монархии совершенно
бесполезна, а новый царь будет в худшем положении, чем все его предшественники.
Все эти решения стоят, впрочем, в зависимости от жизни царя; но они так важны,
что я счел долгом высказать их вам для представления его величеству Филиппу.
А впрочем, и сейчас можно сказать: что касается здешнего
управления, все идет дурно: царь не занимается делами, да и не думает
заниматься, денег никому не платят, и Бог знает, до чего дойдут финансы его
величества; каждый ворует, сколько может. Все члены Верховного совета
нездоровы, и потому этот трибунал, душа здешнего управления, вовсе не
собирается. Все соподчиненные ведомства тоже остановили свои дела. Жалоб
бездна; каждый делает то, что ему взбредет на ум. Об исправлении всего этого
всерьез никто не думает, кроме барона Остермана, который один не в состоянии
сделать всего. Здесь все командуют, и никто ничего не хочет делать. О
возвращении в Петербург не говорят, сам монарх ни о чем не думает, как только
об охоте. От нас, иностранцев, поэтому благоразумие требует сидеть побольше у
себя дома, однако тревога за судьбу нашего союза и наших планов непрестанно
заставляет быть во дворце.
Итак, великая княжна умирает, и ее потеря незаменима: в моей
жизни я не видел принцессы более совершенной, несмотря на свою внешнюю
некрасивость, а может быть, именно благодаря ей. Царь будет печалиться о ней,
но ему только тринадцать лет, и он утешится скоро. А между тем ему надобно
задуматься о своей участи!
Почему?
Возвращаюсь к главной теме своего послания. Мне кажется, что
болезнь великой княжны вовсе не грудная: у нее нет ни одного из симптомов
чахотки. Я не могу выкинуть из головы, что ее болезнь, судя по ее
медлительности, происходит скорее из вероломства какого-нибудь тайного врага,
чем из худого состояния легких. Если основательны мои подозрения, естественно
думать, что те, кто захотели погубить ее высочество великую княжну, не захотят,
чтобы остался в живых и царь. Этот монарх нимало не бережет свое здоровье: в
своем нежном возрасте он постоянно подвергает себя суровостям холода, не
воображая даже, что он может же наконец от этого заболеть.
Кстати, о суровостях холода. Ваше преосвященство, не
представится ли случай вытащить меня из этой тюрьмы? Вот я здесь уже год с
неделею, и уверяю вас, это слишком длинный период для человека, который привык
жить в странах менее варварских!
* * *
Как и предсказывали знающие положение дел люди, к великой
княжне приглашен другой доктор – по имени Николас Бидлоо. Кто говорит, что он
по происхождению англичанин, кто голландец, но это не суть важно. Знающие люди
сказывают, что совершенно такая же ситуация происходила и при кончине
императора Петра Первого. Угадайте, ваше преосвященство, какое средство первым прописал
Николас Бидлоо великой княжне, которую нашел в очень тяжелом состоянии? Женское
грудное молоко! Вспомните мои советы, ваше преосвященство! Правда, сомнительно,
что теперь поможет даже и это средство: слишком много времени упущено».