Рассвет Миха встречает с облегчением.
* * *
– Тот человек, который застрелился. Немец. Я все о нем думаю: вы сказали, что он убивал детей по приказу.
– Да.
– А что бы случилось, если бы он воспротивился? То есть, я хочу спросить, была ли у него возможность отказаться?
– Да!
– Да?
Этим утром Колесник был готов к его приходу заранее. На столе сигареты, водка и два стакана. Елены не видать.
Старик придвигается к столу. Теперь он ближе еще на несколько сантиметров. Минуту или две он думает.
– Были приказы, но были и добровольцы.
– Приказывали вызываться добровольно?
– В какой-то мере. Да.
– В какой мере?
Теперь Михе можно быть нетерпеливым. И можно эту нетерпеливость проявлять, Колесник все равно ответит.
– При желании можно было отказаться. Если вы не хотели, никто вас не заставлял.
– И за это никак не наказывали?
– Нет.
– Так вы думаете, тот человек, он убивал детей по собственному желанию?
– Нет, я так не думаю.
– Не думаете?
– Нет.
– Но если его не заставляли и сам он не хотел, почему тогда он это сделал?
Колесник молчит. Миха берет сигарету, другую подталкивает к Колеснику. Старик прикуривает от старой сигареты.
– Разве не мог он стрелять в сторону? Делать вид, что целится, но стрелять мимо?
Колесник пожимает плечами. Миха думает: «А ты, Колесник? Ты целился или мазал?»
– За это еще кое-кто отвечал.
Через широкий кухонный стол Миха глядит на старика, и тот опять пожимает плечами. Жест, выражающий скорее отступление, а не окончательный отказ. Миха решает: «Целился».
– В каком смысле?
– Некто этим распоряжался. И даже если он не приказывал вот так, напрямую, он все равно давал понять, что нужно сделать. Так что от вас ничего не зависело, понимаете? И вы шли и делали, хотя вам и не приказывали. Получалось, что делали добровольно. А в таком случае тот, кто отдавал приказ, тоже ни за что не отвечал.
Колесник чертит в воздухе круг, и Миха следит за его руками.
А потом старик просто сидит.
Через какое-то время продолжает.
– Трудно мне вам это объяснить. Я не сумею это рассказать, да вы и не поймете. Я думал сегодня: хорошо это. Хорошо, что вы так и не узнаете, что у меня на уме. Вы совсем другой человек.
А Миха думает: «Это чересчур просто. Слишком просто, чтобы об этом рассказывать».
– А вы сами теперь не другой?
– Может быть, может быть. Затрудняюсь сказать. Не мне судить о таких вещах.
– Но сегодня это имеет для вас какое-то значение? То, что вы тогда делали?
– Нет. Нет. Но я помню, что тогда мне это помогало.
* * *
Миха пишет Мине письмо. Он не может сказать ей всего по телефону. Боится произнести это вслух. Вдруг тогда это станет реальностью. Ей будет противно, он знает. Может, она письмо и не прочтет, но ему, по крайней мере, нужно вылить это на бумагу.
Может, это действительно был замкнутый круг, как сказал Колесник.
Миха думает о деде. С автоматом. Стоит, впереди траншея, а позади черно-зеленая чаща.
Он мазал? А если да, меняется ли хоть что-нибудь? Становится ли он от этого лучше? И почему?
В то самое время, в том самом месте. Они пришли сюда убивать. Вот зачем он здесь был.
Миха кладет письмо в конверт и запечатывает. Тошнит, надо бы лечь. Он идет с письмом в туалет, рвет его и спускает клочки в унитаз.
* * *
Два дня Миха не ходит к Колеснику. Не то чтобы он задумал так нарочно. Но проходит один день, а за ним следующий.
* * *
На линии помехи, и Минин голос теряется среди шума. Ей снова звонила мутти. Миха понимает, что Мина на него сердится, но нужно дать ей выговориться. Он то и дело ее перебивает – сам того не желая, в неподходящий момент. И чем дальше, тем хуже.
– Она подумает, что я не передаю приветы.
– Нет, она подумает, что я вконец обленился. Плохой сын.
– Так позвони ей оттуда.
– Не могу.
– Почему, Миха?
– Что?
– Я спросила почему.
– Она поймет, что я звоню издалека, мне придется врать.
– А так ты меня заставляешь врать. А ей я врать не хочу.
– Отец тоже звонил?
– На прошлой неделе, я же тебе говорила.
– Ага.
– Ты там еще долго пробудешь?
– Мина, я не слышу.
– Ты еще долго там?
– Пару дней, наверное. На выходные возьму билет.
– Пару дней.
– Да. У тебя все хорошо, да? С ребенком все в порядке?
– Просто замечательно, Михаэль. Я все еще беременна, и все просто за-ме-ча-тель-но!
И молчит. И Миха тоже. Пусть пыль уляжется.
– Я поставлю на автоответчик. Позвонят твои родители, не стану подходить.
– А когда я позвоню, подойдешь?
– Ты скоро вернешься. Зачем тебе опять звонить?
Миха делает глубокий вдох. Мина жестока. Что ж, он тоже будет жесток.
– Деньги кончаются.
Возле Михиных пальцев неровным столбиком высятся монеты. Он отводит глаза, притворяясь, что их тут нет.
– Да, хорошо. До встречи.
– До встречи.
Оба молча ждут, когда связь оборвется. Мина не выдерживает и первая дает отбой.
* * *
Колесник сидит на стуле, как прикованный. На полированной деревянной ручке стоит пепельница и лежит коробок спичек. Миха протягивает старику непременную пачку сигарет, и тот закуривает.
* * *
– Вы испытывали к евреям ненависть?
– И да, и нет.
– Это как?