И тут на лестничную площадку, где я лежал, пришел опа, обнял меня, притиснул к груди, прижался щекой к моим волосам. Я помню его запах – мыло и сигареты.
Другой рукой он обнял Луизу. Помню, что и к ее волосам он прижался щекой, но я не придал этому значения. После, возможно, я ревновал, но в тот момент мне было все равно. Рядом опа, как тут можно злиться? Когда опа был рядом, все было хорошо.
* * *
Миха под дождем катит из школы домой. Льет так сильно, что приходится снять очки, чтобы разглядеть дорогу. Рядом в фонтанах брызг голосят машины. Он добирается до дому насквозь промокший и, переодевшись, залезает в постель. Долго не засыпает, лежит и смотрит, как угасает день. Хочется есть, но Мина еще не пришла, к тому же он никак не может согреться. Думает о дедовой фотографии, которая лежит в кармане мокрых брюк, брошенных на пол в ванной среди другой сырой одежды.
Звонит телефон, в квартире уже темно. Он задремал, потерял счет времени, а телефон гулко дребезжит в холодном безмолвии прихожей.
– Что вам нужно?
Вопрос? А он еще и представиться не успел.
– Что вы хотели меня спросить?
– Простите? Кто это?
Но Михе уже известно, кто это, и дрожат руки – еще до того, как он обрел способность думать, способность говорить. Нет.
– Это Иосиф Колесник. Звонит из Белоруссии. Задавайте ваш вопрос.
Тишина в трубке, затем тяжелое дыхание. Быть или не быть? Миха помнит, как добр был к нему этот старик. Вежлив. Но сейчас он сердит.
– Извините. Господин Колесник, вы должны меня простить. Я спал. Утратил чувство времени…
– Вы журналист?
– Нет.
– Вы хотите спрашивать обо мне?
– Нет.
– Нет?
– Я не журналист.
– Кто вы?
– Михаэль Лехнер.
– Вы это уже говорили.
– Я учитель.
– Что вы хотите от меня?
Миха не находит ответа. Такого ответа, который бы не относился к деду, а упоминать деда ему не хочется.
– Что вы хотите от меня, господин Лехнер?
– Вы помните немцев, оккупацию. Мне так сказали.
Ответа нет, слышно одно только дыхание. Тяжелое, испуганное; глубокий вдох.
– Я хотел поговорить с кем-то о тех временах. Что происходило в вашем городе, когда пришли немцы.
– Вы еврей.
Это был не вопрос.
– Нет. Нет. Я немец. Я хочу сказать, я не еврей.
– Так какой у вас вопрос?
– Господин Колесник, я неуверен, что по телефону…
– Вопрос!
Хрипло кричит он. Его голос врывается в Михины уши.
Миха вешает трубку.
* * *
Миха потрясен звонком и злостью, с какой говорил Колесник, но молит Бога, лишь бы он снова позвонил.
* * *
Миха не ходит на работу. После того как Мина уходит в больницу, он звонит в школу, сказывается больным и весь день сидит на кухне с телефоном в обнимку.
Спустя четыре таких молчаливых дня он выходит на работу, а когда на пятый день возвращается домой, находит письмо.
* * *
«Герр Лехнер!
Пожалуйста, примите мои извинения. Я пережил это здесь, а вы, я думаю, знаете, что тогда были страшные времена.
Пожалуйста, поймите. Вряд ли я смогу ответить на ваши вопросы. Мне больно вспоминать те годы. Я предпочитаю о них не говорить.
Иосиф Колесник».
Михаэль раз за разом перечитывает тщательно выстроенные, осторожные фразы. Почерк аккуратный, с наклоном.
* * *
– Почему ты мне не сказал о нем?
– Потому что я тогда расплакался, Мина, и не показал ему фотографию.
– Почему ты мне не сказал о его звонке?
– Все потому же. Я повесил трубку, сбежал. Не знаю.
Мина вздыхает, и Миха краснеет от стыда. Она отодвигает от себя письмо и, опершись на стол, подпирает рукой поясницу. Вес ребенка уже сказывается на ее походке и осанке.
– Что ты ему сказал? Я имею в виду там, в Белоруссии.
– Ничего. Я хотел его расспросить, но у меня не хватило смелости, и он меня прогнал. Попросил меня уйти.
– Он еврей?
Миха качает головой.
– Всех евреев убили.
– Хватит. Я так больше не могу, Михаэль.
Мина качает головой и открывает рот, чтобы сказать еще что-то, но Миха ее перебивает.
– Я, наверное, туда поеду.
– Куда?
– В Белоруссию, поговорю с ним.
– Но он попросил оставить его в покое.
– Я и оставлю его в покое. Только узнаю про деда. О нем самом спрашивать не буду.
– Он просто-напросто тебя прогонит.
– Может быть, не знаю. Я ему напишу, съезжу еще раз. На следующих каникулах, где-нибудь в будущем месяце.
– К черту, Михаэль.
Мина поднимается и ходит по комнате. Прислоняется к двери, отвернувшись.
– Мина.
– Я так больше не могу. Это отвратительно, Михаэль. Не желаю терпеть такое в своем доме.
– Прости, Яшин. Прости меня, и мы больше никогда не будем об этом говорить. Просто я поеду и все узнаю.
– Зачем тебе знать? Мне это непонятно. Правда. Зачем тебе знать?
Миха пожимает плечами. Но она стоит спиной и его не видит.
– Просто так.
– Что хорошего из этого выйдет?
– Я не верю, что ты действительно так думаешь, Мина.
– Думаю. И тебе бы следовало. Попробуй взгляни на это с чьей-нибудь стороны. Меня, твоей матери господина Колесника. Подумай о других людях.
– Я думаю.
– Врешь.
Миха со злостью смотрит ей в спину, понимая, что она права.
– Это мой дед. Вы помните, как он расстреливал евреев из вашей деревни?
– Да ну тебя!
– Что? Так это твой вопрос! Разве не это ты хочешь спросить?