Старик прочистил горло и поиграл своими карточками.
— Тебя, наверно, отпустят, — сказали черные очки. — Меня — наверно, тока побазарят чутка, думают, попугают, хоть и знают, что у меня этого рахиса и в помине нет. Но, наверно, попробуют доказать, что есть. Наверно, сами купят кулек, сунут втихаря мне в карман. «Вулворт», наверно, меня на пожизненное засадить хочет.
Негр, казалось, уже смирился со своей судьбой и выдул новую тучу синего дыма, которая обволокла и его, и старика, и маленькие карточки. Потом задумчиво произнес:
— А интересно, кто все-таки стырил эти орехи. Наверно, сама охрана и сперла.
Полицейский призвал старика к столу в центре комнаты; за столом сидел сержант. Патрульный стоял рядом.
— Ваше имя? — спросил сержант старика.
— Клод Робишо, — ответил тот и выложил все свои маленькие карточки на стол перед сержантом.
Сержант их осмотрел и произнес:
— Вот тут патрульный Манкузо утверждает, что вы оказывали при аресте сопротивление и называли его комунясом.
— Я не хотел, — печально ответил старик, заметив, как яростно сержант обращается с карточками.
— Манкузо утверждает, что вы утверждаете, что что все полицейские — комунясы.
— Ууу-иии, — протянул негр с другого конца комнаты.
— Джоунз, заткнись, будь добр? — крикнул ему сержант.
— Ладна, — ответил Джоунз.
— Я до тебя чуть попозже доберусь.
— Слышь, я ж никого камунясом не обзывал, — вскинулся Джоунз. — Меня ж эта охрана в «Вулворте» подставила. А я рахис ващще не люблю.
— Заткни пасть себе.
— Ладна, — бодро отозвался Джоунз и испустил грозовую тучу дыма.
— Я совсем не это имел в виду, — объяснял мистер Робишо сержанту. — Я просто занервничал. Я увлекся. Этот полицейский хотел арессовать несчастного мальчонку, который возле Холмса маму ждал.
— Что? — сержант развернулся к тщедушному полицаю. — Ты что хотел сделать?
— Да никакой он не мальчонка, — ответил Манкузо. — Здоровенный жирный мужик, к тому же одет смешно. Выглядел подозрительной личностью. Я пытался осуществить обычную проверку документов, а он начал оказывать сопротивление. Сказать по правде, он был похож на взрослого извращенца.
— На изврашенца, значит, а? — алчно спросил сержант.
— Да, — воспрял духом Манкузо. — На большого взрослого извращенца.
— Насколько большого?
— На самого большого в моей жизни, — сказал Манкузо, разводя руками так, будто хвастался уловом. Глаза сержанта засияли. — Первым делом я заметил на нем зеленую охотничью шапочку.
Джоунз где-то в глубине своего облака прислушивался, внимательно и отрешенно.
— Ну, и что произошло, Манкузо? Как случилось, что он сейчас не стоит здесь, передо мной?
— Он убежал. Из магазина вышла эта женщина и все запутала, и они с ним убежали за угол, прямо в Квартал.
— О-о, да это типчики из Квартала, — внезапно обрадовался сержант.
— Нет, сэр, — перебил его старик. — Она на самом деле его мамочка. Славная симпатичная дама. Я их в городе и раньше видел. Этот полицейский ее напугал.
— Нет, ты послушай только, Манкузо! — завопил вдруг сержант. — Ты — единственный во всех наших органах, кто попробовал арестовать кого-то у мамочки. А зачем ты сюда еще и дедулю приволок? Сейчас же позвони его домашним, пусть приедут заберут его отсюда.
— Прошу вас, — взмолился мистер Робишо. — Не делайте этого. Дочка у меня с детишками возится. Меня за всю жизнь ни разу не арессовывали. Она за мной приехать не сможет. А что подумают мои внучки? Они все у святых сестер учатся.
— Позвони его дочери, Манкузо. Будет знать, как нас комунясами обзывать!
— Пожалуйста! — Мистер Робишо уже чуть не плакал. — Мои внучки меня уважают.
— Господи ты боже мой! — вздохнул сержант. — Сначала он пытается мальчика с мамой арестовать, потом чьего-то дедулю притаскивает. Пошел отсюда к чертовой матери, Манкузо, и деда с собой забирай. Хочешь подозрительных субъектов задерживать? Ты у нас будешь это делать.
— Есть, сэр, — слабо отозвался Манкузо, уводя рыдающего старика.
— Ууу-иии! — из уединенности дымного облака раздался голос Джоунза.
* * *
Сумерки оседали вокруг бара «Ночь Утех». Коньячная улица снаружи начала освещаться. Перемигивались неоновые вывески, отражаясь в мостовых, смоченных легкой моросью, опадавшей уже некоторое время. Таксомоторы, привозившие первых вечерних клиентов — туристов со Среднего Запада и участников конвенций, — слегка пошлепывали шинами в холодных сумерках.
Теперь в «Ночи Утех» сидело еще несколько клиентов: мужчина, водивший пальцем по формуляру скачек, унылая блондинка, казалось, неким образом связанная с этим баром, и элегантно одетый молодой человек, куривший один за другим «Сэлемы» и пивший замороженные дайкири большими глотками.
— Игнациус, может, пойдем уже, а? — спросила миссис Райлли и рыгнула.
— Чего-о? — проревел Игнациус. — Мы должны пребывать здесь и стать свидетелями разложения. Оно уже начинает проникать сюда.
Элегантный молодой человек от неожиданности выплеснул свой дайкири на бутылочно-зеленый бархатный пиджак.
— Эй, бармен! — позвала миссис Райлли. — Несите тряпку. Один клиент у вас тут замарался.
— Да все в полном порядке, дорогуша, — зло ответил молодой человек. Он покосился на Игнациуса и его мать, изогнув дугой бровь. — Я, видимо, просто не в тот бар зашел.
— Не нужно так реагирывать, голубчик, — посоветовала ему миссис Райлли. — Чего это вы пьете там такое? Похоже на ананасный снежок.
— Если бы я даже описал вам его в красках, сомневаюсь, что вы бы поняли.
— Вы как смеете разговаривать в таком тоне с моей дорогой, любимой мамочкой?
— Ох, да потише ты, громила! — рявкнул в ответ молодой человек. — Ты на пиджак мой посмотри.
— Он абсолютно гротеск о в.
— Ладно, ладно вам. Давайте останемся друзьями, — произнесла миссис Райлли сквозь пену, осевшую на губах. — У нас и без этого и бомбов, и прочей пакости навалом.
— А вашего сына, кажется, приводит в восторг их сбрасывать, я должен заметить.
— Ладно вам. Тут мы в таком месте сидим, где всем повеселиться не грех. — Миссис Райлли улыбнулась молодому человеку. — Давай я тебе еще выпить куплю, малыш, за тот, что ты разлил. А сама, наверно, себе еще «Дикси» возьму.
— Да нет, мне в самом деле пора бежать, — вздохнул молодой человек. — Но все равно спасибо.
— Это в такой-то вечер? — спросила миссис Райлли. — Ох, да не обращай ты внимания, Игнациус мой еще и не того скажет. Оставайся, да спенктанкль посмотришь, а?