Концерт. Путешествие в Триест - читать онлайн книгу. Автор: Хартмут Ланге cтр.№ 19

— Лицманштадт… Лицманштадт… Прошу меня простить. Вы сами все слышали: чтобы это сыграть, нужно повзрослеть. Меня слишком рано вырвали из жизни.

После этого неслыханного события Левански как сквозь землю провалился.

В Старой филармонии случился скандал. Разочарованная публика была вынуждена признать, что пианиста нет и уже не будет. Все были крайне раздосадованы и, не стесняясь в выражениях, говорили, что их просто-напросто одурачили. Призвали к ответу фрау Альтеншуль, однако и она не могла объяснить поведение Левански, а только всхлипывала и уверяла, что, если у молодого человека даже и были какие-то причины, она все равно ничего не понимает.

Либерман решительно вырвал бедную женщину из возмущенной толпы и позаботился, чтобы не мешкая подали автомобиль. Он быстренько втолкнул ее в машину, залез сам и, уже захлопывая за собой дверцу, увидел, как у входа в филармонию взволнованная толпа, словно по команде, расступилась и умолкла и как по образовавшемуся коридору со смущенной улыбочкой на устах Шульце-Бетман прошел к автомобилю с затемненными фарами, где его поджидал одетый по-военному посыльный. Больше из-за темноты ничего нельзя было различить.

Старый художник вздохнул с облегчением лишь после того, как автомобиль тронулся и прежде чем фрау Альтеншуль успела понять, что же привлекло его внимание. Разумеется, вскоре слухи, распускаемые в обществе, дошли и до нее.

А дело было вот в чем: Шульце-Бетман, потеряв всякий стыд, вот уже несколько лет подряд принимал у себя своего убийцу и употребил все свое влияние на Левански, чтобы подвигнуть его на поступок, о котором и говорить-то неловко. Кроме того, общественное мнение считало, что упреки в адрес Шульце-Бетмана одинаково относились и к фрау Альтеншуль.

Люди стали с сомнением посматривать и на ее салон, подозревая в этой традиции нечто недоброе, а некоторые пошли еще дальше, утверждая, будто она намеренно выстроила особняк по соседству с пресловутым замком, потому что устраивала тайные приемы.

— Что за вздор! — негодовал Либерман, изо всех сил успокаивая фрау Альтеншуль. Но она твердо решила постоять за себя. Поскольку Левански по-прежнему не появлялся, она собиралась публично призвать к ответу хотя бы Шульце-Бетмана. В соответствии со своими планами она устроила последний, знаменательный прием в своем салоне.

Это случилось в начале мая. Погода благоприятствовала, расцвели каштаны, придав городу вид, приводивший людей меланхолического склада, каковым, в частности, был Либерман, в задумчивое расположение духа. Фрау Альтеншуль, как всегда, попросила его прийти чуточку раньше, но он задержался и теперь, наверстывая упущенное время, торопливо шагал по Вильгельмштрассе. Либерман по опыту догадывался, что предстоит тяжелый, неприятный разговор, он ведь не собирался сочувственно поддакивать негодующим выпадам фрау Альтеншуль против Шульце-Бетмана, — а ему так не хотелось разладов.

Заметив земляной холм, на который он раньше, по-видимому, не обращал внимания, Либерман замедлил шаг и решил перелезть через изгородь с кустарником, чтобы рассмотреть холм получше, и оказался на открытом прямоугольном пространстве. На память пришло видение новогодней ночи, тем не менее он не решался сделать еще несколько шагов, отделявших его от холма.

«Стало быть, это и есть погребение предводителя готов, от которого нам столько хлопот, — подумал он. — Уж сорок лет, как минуло с его падения, а он даже не дает спокойно попасть на прием, — вот ведь до чего изменил здешний ландшафт. А мы бы с удовольствием заселили этот участок и тем самым положили конец всему этому отчаянию и скорби. Мне-то, что называется, повезло, но вот о моей жене, Марте, я бы так не сказал».

Либерман подавил приступ тоски и энергично зашагал дальше, свернул на Фосштрассе, откуда уже были видны светящиеся окна особняка.

В доме все было приготовлено к приему гостей, однако никто пока не появился. Услыхав на лестнице тяжелую, несколько медлительную поступь Либермана, фрау Альтеншуль застыла, ожидая его, между двумя стульями. По ее виду нетрудно было догадаться, что для нее происходящее — подлинная трагедия. Она выглядела утомленной после бессонной ночи, с темными кругами под глазами и, по-видимому, была не в силах спуститься навстречу старому другу.

Фрау Альтеншуль поинтересовалась, не слышно ли чего-нибудь о Левански. Либерман в ответ лишь отрицательно покачал головой, правда, с таким выражением, словно скорее хотел ее приободрить, и, подойдя поближе, угадал по ее покрасневшим глазам, что она знала что-то гораздо большее, но обсуждать с ним эту тему не собиралась. Прошло еще несколько минут. Фрау Альтеншуль все еще стояла между стульями, и Либерман подошел в окну, чтобы раздвинуть шторы, так как по воле хозяйки дома они всегда были задернуты, и тут она заявила, что пришло время съезжать с виллы.

На робкие протесты Либермана — подумаешь, мол, не сбылись кое-какие ожидания, это еще не причина, чтобы бросать прекрасные апартаменты, которые она по своему вкусу столь тщательно оформила, — фрау Альтеншуль слабо улыбнулась и сказала, что сейчас, когда все надежды оказались тщетными, у нее такое чувство, будто она умерла во второй раз.

Либерман по тону подруги понял, что она не отступит от своего решения, и это его совершенно обескуражило: не зная, что возразить, он бесцельно бродил по комнатам, не пытаясь развеять траурное настроение фрау Альтеншуль, которое, похоже, только усугублялось, и весьма обрадовался появившемуся наконец Шульце-Бетману.

На писателе был легкий летний костюм с букетиком фиалок в петлице, в руке он держал соломенную шляпу, придававшую ему беззаботный и веселый вид.

Отсутствие ожидаемых гостей явно озадачило Шульце-Бетмана, а так как фрау Альтеншуль сделала вид, что не заметила его появления, и была занята своими собственными проблемами, он задержался на пороге. Либерман жестом пригласил писателя войти, и тот по-прежнему с шляпой в руке прошел прямо к столу, налил себе коньяку, словно прием шел своим чередом, и старался ничем не подчеркивать пикантность ситуации. Либерман хотел было перекинуться с писателем парой ни к чему не обязывающих слов, но фрау Альтеншуль его опередила.

Она стала рассказывать, правда, таким тихим голосом, что мужчинам, чтобы не потерять нить, приходилось напрягать слух, о событиях последних недель, которые имели непоправимый характер. По ее словам, она не стала бы жаловаться, если бы общественность не посчитала ее надежды высокомерными. И ко всему прочему некоторые гости (подразумевался, конечно, Шульце-Бетман) не смогли противостоять искушению поякшаться со своими палачами, а ей эта затея с самого начала была не по душе. С тех пор как она снова поселилась в этом особняке, все ее старания были направлены только на то, чтобы помочь самой себе и другим, кто того пожелает, поскорее стереть из памяти ужасные воспоминания о смерти. Потому, мол, что всякий, обреченный, как и она, веки вечные покоиться в переполненной трупами яме со свернутой шеей и перебитыми членами, отнесется с полным пониманием к ее страстной мечте вновь окружить себя красотой материального мира. Разве можно ее в этом упрекнуть, хотелось бы ей знать, и неужели она требовала слишком многого? Какая-нибудь витрина Гимара или севрский сервиз в самом деле доставляют ей радость, и если она захотела спасти пианиста, подыскав для этого наиболее подходящий способ, то что в этом такого, почему она заслужила насмешки?