Янтарная Ночь - читать онлайн книгу. Автор: Сильви Жермен cтр.№ 16

«Неужели он видел именно это? — спросил себя Таде, глядя на своего товарища. — Не это ли видение он созерцает?» Он тихонько взял его за плечо. Но тот спал стоя, с широко открытыми глазами, лишившись последних сил.

На завтрашней перекличке товарищ умер: стоя рядом с ним с все так же широко раскрытыми глазами. Человек, облеченный в полосатую одежду. Тело его уже не имело вида, лицо было как известь, глаза — как камни без блеска, а молчание — словно немой плач. Или, быть может, словно песнь, пропетая из самой глубины сердца — немая мольба к совершенно глухому Богу. И только он один, Таде, видел это видение — смерть человека, стоящего рядом с ним. Человек средь тысяч других, средь миллионов других только что исчез, тут, просто так, касаясь его плеча, не вымолвив ни слова, даже не вздрогнув. Исчез человек, цифра, которая будет вычеркнута из длинного списка номеров. Исчез человек, который был его другом. Один лишь Таде видел это. И тогда его воля к жизни вооружилась обещанием, которое он дал своему другу — разыскать его детей и взять к себе. Ибо его плоть была сотворена не только из звездной пыли, но и из пепла других людей. Он выжил и сдержал свое обещание.

Это обещание сегодня странным образом обернулось против него самого. Ципель, девочка с сине-зелеными глазами, что так долго ходила с опущенной головой, сжимая руку своего брата, вновь подняла голову и высвободила руку. И все ее тело тоже распрямилось. Она стала женщиной, а вместе с тем — пыткой Таде. Это образовавшееся вдруг новое тело, которое он по-прежнему берег с бдительным целомудрием, ужасало его плоть безумным желанием. И неожиданно его собственное тело тоже стало меняться под безмерным и безостановочным натиском этого желания, осаждавшего плоть, чтобы запечатлеть в нем повсюду новые формы Ципели.

Ночь выдалась ясная. Таде, устроившись у чердачного окна, долго блуждал взглядом по звездному полю. Ему больше, чем когда-либо, нужно было отвлечь свое внимание от себя самого, отбросить его как можно дальше от своего тела, неотступно преследуемого образом Ципели. Больше, чем когда — либо, ему требовалось изощрить это второе зрение, которое он обрел с помощью нацеленного в небо телескопа. В очертаниях созвездий таилось столько непрочитанных знаков, вставало столько вопросов, потрясая мысль изумлением.

Его мысль. Его бедная мысль земного человека, что могла она понять в этих тайнах? Его мысль могла лишь блуждать вдалеке, ощупью, спотыкаясь. Его мысль при этом не только теряла свой путь, но и сбивала с пути его человеческое время.

Время ломалось, его сносило, оно бежало врассыпную, подобно тому как большие скопления метеоров рассеиваются во все стороны по небу. Его мысль граничила с забвением, почти с глупостью. С глупостью, потому что была лишена всякого ориентира, всякой опоры, лишена слов. Не было слов под стать явлениям, которые разворачивались в этой немыслимой бесконечности, столь же пространственной, сколь и временной, под стать этой совершенной причудливости. Никаких слов, лишь порой несколько разрозненных отголосков из речей его товарища по лагерю, цадика Эфраима Ицхака, умершего, словно сомнамбула, утром Пурима, прижимаясь к его плечу. «Видел я в ночном видении моем, и вот, четыре ветра небесных боролись на великом море. И четыре больших зверя вышли из моря, непохожие один на другого». [7]

И вот, ветер небесный взволновал великое море желания, разбушевался во чреве и чреслах Таде, и волшебный Зверь, выйдя из памяти, заплясал в его сердце. Ибо той ночью небу предстояло удивить и ошеломить Таде еще сильнее, чем обычно — так, как оно зачаровывало и ужасало древних поэтов, являя для них собою огромный театр, где разыгрывались безумие и любовь ревнивых и воинственных богов.

Он направил свой телескоп на лунный шар. Яркость была замечательной. Луна вошла в свою последнюю четверть, мощно отражая боковой свет солнца. Этот холодный косой свет с необычайной четкостью выявлял малейшую неровность лунного рельефа, заостряя горы и пики, углубляя долины и цирки, словно свинцом заливая черными тенями озера, бухты и моря. Ее великие пустые моря с серой глянцевитой лавой на дне, разорванные расселинами, с берегами в высоких зубцах. Его взгляд пересек море Холода, бухту Росы, залив Радуги и море Дождей, миновал океан Бурь, затем отклонился к морю Туч. Он повсюду различал лишь восхитительные пустоты, ощетиненные зубчатыми стенами и тенями. Пустынные места, где ничего не происходило, избавленные от времени и от истории. Места, куда лишь изредка залетали умирающие кометы да дыхание солнечных ветров. Но вдруг что — то в кратере Тихо привлекло взгляд Таде. Некое свечение. Он тотчас же направил свой телескоп на эту зону, внезапно ставшую необычной. Ему показалось, что на поверхность выплывали какие-то неясные красноватые пятна и двигались у края кратера. Он подумал, что присутствует, быть может, при своего рода вулканическом толчке. Но то, чему он стал свидетелем, оказалось вовсе не рождением нового лунного кратера. Красноватое пятно раскалилось и, быстро завертевшись вокруг собственной оси, достигло моря Туч, где взорвалось, раскрывшись словно гигантская рыжая роза. Раздался невероятный гул. Из вспыхнувшего и погасшего огненного пузыря появилась некая форма.

Некая женщина, похожая на язык пламени и на рыбу, медленно расправила свои члены. Ее кожа была совершенно гладкой, словно отполированная ледниками скала, у нее не было волос. Она медленно покачивала туловищем, потом стала притопывать, все быстрее и быстрее, и при каждом ударе ее пяток раздавался оглушительный гром кимвалов. Потом она закружилась, извивая свои очень длинные синие руки. Вся ее кожа отливала синевой. И эта синева беспрерывно густела, вслед за нарастающим грохотом кимвалов. Вскоре синева разлилась вокруг, озаряя стены и дно моря Туч. Случилось настоящее половодье синевы, затопившее всю Луну, смешав теневые и освещенные области. Возникли другие звуки, и отовсюду неслись голоса, словно раскаты грома. Каждый лунный кратер, каждое море и каждая лунная лужа обратились в уста. Женщина выгибала свои струящиеся синим потом конечности, крутила плечами и необычайно длинной шеей; ее пальцы умножились в числе. Она закричала, низко и протяжно. Крик ширился и ширился, вскоре к нему присоединились рожки и тубы. Таде слышал все это, видел все это. Он уже не мог отвести взгляд, совладать со своими чувствами. Крик оборвался, но тотчас же возобновился, превращаясь в отрывистую песнь, исполненную неистовства и мольбы. Синева схлынула с женского тела; на лунной поверхности снова проступили области света и тени. Живот женщины приобрел ослепительную, режущую глаза белизну — щит, отражающий все солнечное сияние. Вскоре все лунное пространство снова окутала ночь. Луна целиком погрузилась в затмение. Свет оставался лишь на гладком животе — сверкающем щите, в который женщина стала бить кулаками.

Тогда-то ужас и обуял Таде. Только тогда. Он зажал уши ладонями, зажмурил глаза. Но было слишком поздно. Грохот не смолкал, отдаваясь бесконечным гулом бронзового гонга, и также неотступно преследовал его вид этого слепяще-белого живота. Стучали по его собственному телу.

Женщина мощно топала, покачивая плечами и бедрами.

Его мать, великая лунная Угрица, плясала для него до исступления. И этот танец был рождением его нового тела — тела, объятого желанием мужчины. Он тоже стал кружиться и плясать, покачивая плечами и крестцом, и заламывать руки. Голос матери, отрывисто и хрипло кричащий со дна моря Туч, не был ни мужским, ни женским.