Книга ночей - читать онлайн книгу. Автор: Сильви Жермен cтр.№ 19

Внезапно Золотую Ночь обуял ужас: ему живо пришел на память образ волка, чью шкуру он носил на плечах. Вновь увидел он, как тот кружит по лужайке, оскалив страшные, готовые разорвать клыки, мерцая узкими желтыми глазами, и ему почудилось, будто схватка, которой он тогда избежал, произошла сегодня, сейчас, вот в этот миг. Доселе ему был неведом настоящий страх, он не испытал его даже при ночной встрече с волком. В тот день, когда отец отсек ему два пальца, он вместе с ними лишил сына темного чувства страха. На этом месте родилось другое — мятежная гордость. Он ничего не боялся, спускаясь в черное жерло шахты, где смерть чуть ли не каждодневно взимала свою жуткую дань. Глядя на безжизненные тела своих товарищей, растерзанных взрывом рудничного газа или обвалом породы, он чувствовал гневное возмущение, но никак не испуг. Он никогда не опасался за свою жизнь. Но вот сейчас, этим чудесным весенним утром, страх грубо схватил его за горло в собственном доме, руками женщины, которая была его подругой, его женой, его любовью. И, значит, безумие отца не вовсе уничтожило в нем страх; значит, остались в его душе глубоко спрятанные корни этого чувства. И теперь страх неудержимо прорастал из этих корней, стойкий, цепкий, как пырей. Он разросся, расцвел так буйно, так мощно, что заглушил все остальные ощущения, отняв память, скорбь, самую способность думать. У Мелани больше не было ни имени, ни истории; она лишилась даже человеческого облика, превратившись в кровожадную самку-волчицу, чьи клыки и когти держали его в плену, угрожая близкой смертью. Он вновь попытался вырваться, но она не ослабила хватку.

Изодранная шея и укушенное плечо налились мучительной болью. Разъяренный упорством хищницы-смерти, Виктор-Фландрен стащил с ноги тяжелое деревянное сабо и начал исступленно колотить по впившимся в его тело рукам и челюсти. Пальцы ответили сухим треском веток, брошенных в огонь, а челюсть — мягким стуком. Эти звуки отдались в его собственном теле так, словно у него внутри разбился какой-то гипсовый орган.

Наконец жуткое объятие распалось, и Виктор-Фландрен, грубо стряхнув с себя побежденное тело умершей, вскочил на ноги. Он надел сабо и быстро пошел к окну, точно спешил глотнуть свежего воздуха. Воробушек, все еще чирикавший на подоконнике, не успел взлететь — Виктор-Фландрен схватил его и сжал в кулаке. Его обуяла неудержимая, все сжигающая ярость. Птичка тут же умолкла и судорожно забилась в тисках человеческой руки. Виктор-Фландрен ощутил испуганное биение крошечного сердчишка, и ему захотелось раздавить воробья, изничтожить его, чтобы разом покончить и с этим ничтожным страхом. Любая форма испуга вызывала у него теперь гневное отвращение. Полузадушенный воробушек тщетно пытался высвободить из кулака головку с разинутым клювом.

Золотая Ночь поднял руку и стал разглядывать вблизи это жалкое существо. Он уже было собрался размозжить ему голову об край подоконника, когда его внимание привлек глаз жертвы, малюсенький, почти невидный глазок. Но в этой крошечной черной бусинке светилась такая беззащитная кротость, такая доверчивая мольба, что у него не хватило духу совершить убийство. Страх и гнев разом улетучились; их сменило другое чувство; оно не имело ничего общего с жестокостью — напротив, мгновенно обезоружило его. Это был стыд, который, прежде чем затронуть сознание, пронизал тело и сжатую в кулак руку, согретую теплом воробья, чье сердечко все еще испуганно толкалось в его ладонь. И рука широко раскрылась, освободив птицу; с трудом взлетев, она бестолково пометалась в воздухе, потом стремительно порхнула в сад и скрылась из вида. Золотая Ночь обернулся к постели.

Мелани застыла на окровавленном одеяле в нелепой изломанной позе. Ее лицо побелело, как мел, — вся кровь вытекла из нее. Виктор-Фландрен склонился над нею, пытаясь уложить так, как приличествует лежать умершим. Сейчас тело Мелани стало на удивление мягким, покорным, словно у тряпичной куклы. Разбитые пальцы беспомощно болтались, сгибаясь во все стороны. Сломанная челюсть упорно отваливалась, падая на грудь и придавая бледному лицу нелепо-дурашливый вид. Виктор-Фландрен оторвал лоскут от полога над кроватью и обвязал им голову Мелани. И вдруг ему захотелось всю ее одеть этой легкой кисеей с большими пунцовыми, розовыми и оранжевыми цветами. Она сама купила эту ткань в прошлом году на платья и фартуки для себя и девочек, но потом решила украсить ею собственную постель. Едва настали погожие дни, она сняла тяжелый шерстяной полог, укрывавший их ложе от зимней стужи, и заменила его новым, цветастым; он был совершенно бесполезен, зато создавал красивую игру света. Мелани нравилось смотреть, как утренние солнечные лучи пробиваются сквозь воздушную пеструю кисею, расцвечивая постель яркими пятнами. Да и сам Виктор-Фландрен с удовольствием любовался нежно-розовыми бликами, что легко скользили по обнаженному телу Мелани.

Виктор-Фландрен решил раздеть Мелани и смыть с нее всю излившуюся кровь, застывшую на ее теле черно-багровой коркой. Он спустился в кухню за водой. Дети сидели у стола в немом оцепенении; он даже не взглянул на них. «Папа, — спросила вдруг Матильда странно хриплым голосом, — откуда вся эта кровь?» Но отец не ответил и торопливо унес из кухни кувшин с тазом.

Окончив последний туалет Мелани, он сорвал полог и завернул в него тело от шеи до пят. Теперь, когда ее кожа побелела, как мел, а голова и тело были туго запеленуты в цветастую материю, Мелани стала неузнаваемой. Виктор-Фландрен смотрел на эту недвижную чужую мумию и никак не мог понять, куда же девалась прежняя, крепкая, округлая Мелани и что за съеженное маленькое существо лежит на этой слишком широкой постели. Он не услышал робкого стука в дверь и шагов детей, прошмыгнувших в спальню. Они тихонько подошли к кровати и долго недоуменно разглядывали странную обстановку — скомканные окровавленные простыни, покрывало и одежду матери, брошенные в угол, отца, стоявшего спиной к ним и лицом к постели. Его плечи показались им непривычно широкими, как у великана. А потом, что это за крошечная женщина лежит в разоренной постели матери и почему она так нелепо обвернута пестрой занавесью?

«Где мама?» — резко спросил Матюрен; он не признавал мать в этой жалкой, распростертой перед ними кукле. Золотая Ночь вздрогнул и повернулся к детям, не зная, что им ответить. Марго подошла к кровати и вдруг восхищенно прошептала: «Ой, какая кукла! Наша мама превратилась в куклу!.. До чего ж она красивая!..» — «Мама умерла!» — сурово прервала ее Матильда. «Какая красивая!..» — твердила Марго, не обращая внимания на остальных. «Мама… умерла?»— неуверенно спросил Огюстен, плохо понимая смысл этого слова. «Красивая… красивая… красивая…» — как заведенная, твердила Марго, склонясь над телом матери. «Да, она умерла!» — громко отрезала Матильда.

Виктор-Фландрен смотрел на детей, и их лица плясали у него перед глазами, точно языки пламени. Вдруг он бурно разрыдался и рухнул в ноги кровати. Слезы и слабость отца испугали мальчиков даже больше, чем смерть матери. Огюстен прижался к стене и начал монотонно и торопливо перечислять в алфавитном порядке департаменты и их столицы: «Алье, столица — Мулен; Альпы Верхнего Прованса, столица — Динь; Верхние Альпы, столица — Гап; Ардеш, столица — Прива…»

Матильда подошла к отцу и сказала, стараясь приподнять его голову: «Не плачь, папа! Я здесь, с тобой. Я тебя никогда не покину, правда, никогда! Потому что я никогда не умру!» Золотая Ночь схватил и прижал к себе девочку. Он не понял смысл ее слов, но она-то сама хорошо знала, что говорит. Она дала обет и клялась его исполнить. Матильда и в самом деле посвятила свою жизнь этой клятве, которую только одна и понимала, — клятве нерушимой и вечной преданности отцу. И этой преданности со временем было суждено увенчаться горьким и яростным одиночеством, ибо ее отравила взрослая, свирепая ревность, как будто девочка получила в свою долю наследства от матери ее жадную, всепоглощающую любовь к Виктору-Фландрену. «Красивая… красивая…» — все еще бормотала Марго, робко гладя ледяные щеки Мелани. «Сомма, столица — Амьен; Тарн, столица — Альби…» — тупо перечислял Огюстен с видом наказанного ученика, которому велели сто раз повторить невыученный урок.