А на часах уже без пяти пять, и такси везет меня в «Анжелину». В машине я напяливаю фетровый колпак. Шляпа не по погоде и нисколько меня не красит, зато рассмешит Роберта.
* * *
В узкую, длинную и всегда полную людей чайную «У Анжелины» солнечный свет не проникает, а искусственный экономят из сочувствия, полагаю, к постоянным посетительницам — молодящимся, но несомненно увядающим дамам. Я зигзагами прокладываю себе путь, цепляясь пакетами за хрупкие золоченые стульчики. В нелепой шляпе и с алым ртом — о фигуре умолчим — я словно вынырнула из двадцатых годов. Вот и отлично. Мне нравится. Есть над чем посмеяться.
Роберт не опоздал.
Он не хохочет над моим клоунским видом.
Он даже не улыбается при виде меня.
— Клара, — говорит Роберт. — Садись.
— А я и не собиралась пить шоколад стоя.
— Послушай, — цедит он, кривясь, будто его вот-вот стошнит.
— Роберт, ты не заметил мою шляпку? — Я негодую. Падаю на стул. — Забавно, правда? Потешная штуковина, но очаровательная, правда? Взгляни-ка. — Я кручу головой, чтобы он мог полюбоваться мной в профиль и анфас. — Я сделала макияж, Роберт. Накупила всякой всячины. Надеюсь, ты не против? Почему такие прелестные зажигалки делают только во Франции? Английские по сравнению с ними просто серость. Смотри, я купила себе одну, с божьими коровками. Мальчикам тоже кое-что купила…
Божьи коровки поблескивают на столе перламутровыми бочками.
— Послушай, — повторяет Роберт.
— Что? — Я улыбаюсь.
— Мне предложили работу. Здесь. В Париже. Контракт подписан и входит в силу с понедельника.
Я в шоке. По-рыбьи хватаю воздух ртом.
— Какую работу?
— Редактора «Вог» для мужчин. Журнал называется «Vogue Hommes».
— Неужели? Было бы странно, если бы он назывался «Vogue Chiens»,
[18]
ты не находишь? Горячий шоколад, пожалуйста. — Заказ я делаю по-французски. Слава богу, я знаю язык.
— Слава богу, я знаю французский, — произношу вслух. Для Роберта.
Роберт не говорит ни слова. Robert ne dit rien. Я лезу в сумку за сигаретами, хватаю со стола своих божьих коровок. Я зла до чертиков.
— Мог бы и предупредить.
— Все решилось сегодня.
— Плевать. Мог бы посоветоваться со мной. Черт! Твою мать! Где мы будем жить? Где буду работать я? И главное — где будут учиться наши мальчики? Знаю, здесь есть английская школа. А что, если мест не хватит? О боже, Роберт! А как же наш дом в Лондоне? Сдадим в аренду?
Голова идет кругом. Внутренний голос нашептывает: «Жизнь преподносит сюрпризы. Будь благодарна и не упусти свой шанс». Я готова поверить. Но другой, паскудный голосок подзуживает: «Кретинка тупоголовая! Он и в Париж отправился не ради тебя, а ради своей долбаной работы! Дошло, мисс Легко-Запудрить-Мозги?»
Нет. Не дошло.
И поэтому я впадаю в изумленный ступор, услышав от Роберта:
— Нет.
— Нет? Сдавать дом не будем? Но я его очень люблю, Роберт, и не хочу продавать.
— Я уезжаю один, — говорит Роберт. — Фирма предоставила мне жилье. Я буду жить и работать в Париже без вас, Клара.
Все равно не дошло.
— Как это? Почему?
Ха! Так и спросила: «Как это? Почему?»
— Потому что я от тебя ухожу, — отвечает Роберт. — Я ухожу, Клара.
* * *
Мир не рушится. Земля не уплывает из-под ног. Сознание меня не покидает, и желчь не разливается, и меня не выворачивает наизнанку. Мне не хочется ни выть, ни скандалить. Я спокойна.
— Но мы ведь управляемся.
— Я понял, что мне этого мало. Как и тебе.
— Ты любишь меня? То есть… когда ты меня разлюбил?
— Конечно, люблю. — Роберт вздыхает.
— Как таксу. Ты любишь меня как таксу.
— Да, — беззлобно соглашается Роберт. — Наверное, ты права.
— И тебе этого мало?
— Да. Со вчерашнего вечера. Наш разговор расставил все точки над i. Я много думал. Месяцы. Годы, если уж начистоту.
— Вчера была истерика. Не бросай меня только за то, что я однажды закатила истерику.
— Никакой истерики. Ты была права. Я не забочусь о тебе, не люблю тебя так, как тебе хочется. — Роберт слизывает с кончика пальца капельку крема от пирожного.
— Я не хочу, чтобы ты уходил.
— Прости. — Он пожимает плечами. Нервно и немножко комично.
— Дети, — всхлипываю я. — Ты бросаешь наших ребят! Ты их бросаешь, как последний подонок.
Роберт складывает ладони, будто молится. Возможно, так оно и есть. Возможно. Откуда мне знать? Что я вообще знаю о собственном муже?
— Да, Клара. Но я буду приезжать к ним на выходные. Они и не заметят.
Собственно… он прав. Так оно и есть. Только от этого не легче.
— Свинья ты, Роберт. Долбое… свинья! Задрал голову выше зада и думаешь, что познал мир.
Роберт щелкает зажигалкой. Своей.
— У-уф, — издает он с грустью.
* * *
Разумеется, я пытаюсь спешно покинуть чайную, и, разумеется, мое элегантное отступление портят пакеты с подарками, которые цепляются за каждый стул.
От меня уходит муж. От меня уходит муж, с которым мы прожили восемь лет. Мой загадочный, скрытный, неуловимый муж меня бросает. Неужели у него роман? Разведу костер и сожгу все его костюмы! И спляшу на руинах его жизни.
Я рыдаю и рыдаю, никак не могу остановиться, произвожу нескончаемые потоки соплей. Заливаюсь слезами на ложе молодоженов, всхлипываю на унитазе. Стыд, позор и унижение переполняют меня. Мой муж меня не любит… я ему даже не нравлюсь… Он меня бросил, бросил, бросил. Сволочь. Какая сволочь!
— О деньгах не беспокойся, — говорит Роберт несколько часов спустя. Он позволил себе войти в номер и даже снять пиджак. — О доме тоже. Дом перепишем на тебя.
— Плевать мне на твои сраные деньги!
— Тогда из-за чего такие переживания?
— Из-за чего?! Из-за себя. Из-за себя я переживаю!
— Quelle surprise, — отзывается Роберт.
Ах, какой сюрприз? Не очень уместное замечание, правда? Меня бросили. Моя жизнь катится в тартарары. Если даже в этот момент мне не дозволено переживать, то объясните хотя бы почему?
— Почему? — Кроме как у Роберта, спросить больше не у кого. Высмаркиваюсь, как трубач на репетиции. Плевать. На все плевать. — Почему ты настаиваешь на моем эгоизме?