Скала Таниоса - читать онлайн книгу. Автор: Амин Маалуф cтр.№ 9

В году 1821-м на исходе июня месяца Ламиа, супруга Гериоса, замкового управителя, произвела на свет мальчика, которого назвали сперва Аббасом, а затем Таниосом. Еще не успев открыть свои невинные глазки, он навлек на селение поток незаслуженных напастей.

Это он впоследствии получил прозвище «кишк», и именно ему выпала достославная доля. Вся его жизнь сделалась чредой невероятных проявлений судьбы.

«Хроника горного селения», принадлежащая перу монаха Элиаса из Кфарийабды

(Прежде чем связать вновь нить этой истории, мне бы хотелось на минутку остановиться на приведенных выше строчках и, в частности, на загадочном слове «oubour», которое я перевел как «происшествие». Хотя монах Элиас нигде в своем труде так и не соблаговолил дать ему толкование, оно постоянно появляется под его пером, и я смог установить его смысл лишь методом исключения.

Автор «Хроники» говорит, например: «Рок — это то, что происходит: он непрестанно входит в нас и исходит из нас, подобно тому, как игла сапожника проницает кожу заготовки», а в другом месте замечает: «…Провидение печется о внушающих оторопь происшествиях, метящих наш путь собственными вешками, изменяя жизнь по своему произволу».

«Происшествие», следовательно, оказывается одновременно знаком судьбы, резко и открыто меняющей свое направление, когда Провидение иронически, жестоко, а то и воистину провиденциально вмешивается в жизнь, и какой-то явно различимой метой, что выделяет в повседневном существовании некий особенный этап. В этом смысле искушение Ламии является для судьбы Таниоса первоначальным «происшествием», из коего проистекли все остальные.)

I

Когда Гериос возвратился из своей поездки, была ночь, на сей раз настоящая. Его жена уже улеглась, он нашел ее на ложе в их спальне, и они не обменялись ни единым словом.

Прошло несколько недель, и у Ламии впервые возникли приступы тошноты. Она была замужем около двух лет, близкие с беспокойством поглядывали на ее живот, все еще остающийся плоским, и полагали, что пора обратиться к покровительству святых и помощи целебных трав, дабы избавить ее от порчи. Эта беременность обрадовала всех, женщины так и завертелись вокруг будущей матери, благо многие были к ней сердечно привязаны. Тщетно было бы выискивать среди всего этого хоть один подозрительный взгляд, малейшее недоброжелательное шушуканье. Лишь в марте месяце, когда шейхиня вернулась в замок после своего затянувшегося гостевания в отчем доме, Ламиа почувствовала, насколько вдруг холоднее стало ее обхождение. Правда, супруга хозяина переменилась ко всем — гневливо и презрительно встречала поселянок, когда те потянулись к ней на поклон, да и лицо у нее словно бы сморщилось, осунулось малость, хотя сама она при этом не перестала быть тучной.

Поселяне не преминули насмешливо отметить сии изменения. Причуды «своего» шейха они были готовы сносить, но еще не хватало терпеть капризы от чужачки, от этого «бурдюка с прокисшим молоком», этой «занозистой бабы, набитой фокусами Загорья»! Если Кфарийабда ей больше не по нутру, пусть возвращается домой, скатертью дорога!

Однако Ламии не удалось успокоить себя предположением, будто хозяйка замка взъелась на всю деревню разом, нет, шейхиню наверняка настроили именно против нее, и она ломала голову, чего ей могли наговорить.

Ребенок родился в ясный, погожий летний день. Легкие облака смягчали жар солнечных лучей, и шейх распорядился устелить коврами террасу, откуда открывался вид на долину, чтобы устроить завтрак на свежем воздухе. С ним были «буна» (кюре) Бутрос, еще двое влиятельных местных персон да Гериос, а чуть поодаль на табурете восседала шейхиня со своим тантуром на голове и сынком на руках. Все не без помощи арака пребывали, казалось, в превосходном расположении духа. Никто не был пьян, но речи и жесты стали развязнее, как это бывает навеселе. А невдалеке, у себя в комнате, Ламиа под надзором повитухи со стонами выталкивала дитя из своего чрева. Сестра держала ее за руку — старшая сестра, «хурийе», жена кюре.

Маленькая девчушка со всех ног примчалась к сотрапезникам, спеша сообщить новость, которой они ждали; их взгляды, видно, смутили ее, потому что она зарделась, спрятала лицо и ограничилась тем, что шепнула одно словечко на ухо Гериосу, и тотчас убежала. Но торопливость вестницы выдала ее, все всё поняли, а муж Ламии, разом утратив обычную сдержанность, громко провозгласил: «Саби!»

Мальчик!

Наполнили кубки, чтобы отпраздновать это событие, потом шейх спросил своего управителя:

— Как ты думаешь его назвать?

Гериос чуть было не произнес имя, что вертелось у него на языке, но по тону своего хозяина смекнул, что у этого последнего тоже имеется своя идея на сей счет, и потому он предпочел сказать:

— Об этом я пока не думал. Ведь он тогда еще не родился…

Эту благоразумную ложь он подкрепил весьма выразительной миной, означающей, что он-де из суеверия не осмелился выбрать имя заранее, ибо это значило бы предположить, что непременно родится мальчик и притом живой, то есть поступить так, как если бы он принимал за достигнутое то, что ему еще не даровано, а Провидение не любит такой самонадеянности.

— Что ж, — молвил шейх, — у меня есть имя, которое я всегда предпочитал, это Аббас.

Гериос по привычке, как только хозяин начал говорить, закивал согласно, и едва лишь имя было произнесено, решение уже созрело:

— Итак, быть ему Аббасом! А потом парню расскажут, что имя для него выбрал наш шейх собственной персоной!

Радостно оглядывая собравшихся, как бы сбирая дань подобающего одобрения, Гериос заметил, что кюре хмурится, что шейхиня внезапно в необъяснимой ярости прижала к груди своего сына. Она была бледна, словно ветвь куркумы, так мертвенно, что ей можно было бы искромсать лицо и руки, но ни одна капля крови не выступила бы из-под кожи.

Взгляд Гериоса на мгновение задержался на ней. И вдруг он понял. За каким дьяволом он одобрил это имя? И главное, с какой стати шейх его предложил? Радость и арак — вот что затуманило рассудок им обоим.

Эта сцена продолжалась всего секунд десять или пятнадцать, но для ребенка, для его близких, для целой деревни все разом рухнуло. «В тот день, — как пишет автор „Хроники горного селения“, — участь их была решена, приговор судьбы скреплен печатью; отныне он мог лишь разворачиваться, подобно листу пергамента».

Столько прискорбных последствий из-за одного, пусть грубого, промаха, допущенного (и, заметьте, тотчас исправленного) шейхом?

Тут надобно заметить, что в Кфарийабде в отношении имен существовал нерушимый обычай, хранимый многими поколениями. Поселяне, «те, что внизу», как их называли, давали своим сыновьям имена святых: Бутрос, Булоз, Гериос, Рукоз, Ханна, Фрем или Ваким в честь святого Петра, Павла, Георгия, Роха, Иоанна, Ефрема или Иоахима; иногда в ход также шли имена ветхозаветные, к примеру, Айюб, Мусса и Тубийя в честь Иова, Моисея и Товия.