Скала Таниоса - читать онлайн книгу. Автор: Амин Маалуф cтр.№ 21

Когда час спустя Саид-бей поднялся, чтобы удалиться, шейх сказал ему:

— Планы пастора, по-моему, недурны. Я подумаю. Сегодня вторник… если он навестит меня в пятницу утром, я дам ему ответ.

— Не обременяй себя, шейх, если угодно, я скажу ему, чтобы он пришел намного позже.

— Да не стоит, в четверг вечером я приму решение и на следующий день без всяких затруднений ему о нем сообщу.

Когда шейх вернулся, проводив важных гостей до крыльца, кюре тотчас занял свое почетное место с ним рядом.

— Английский пастор у нас в селении! Как гласит пословица, век живи — век дивись! Надо мне будет прийти сюда со святой водой, очистить замок, пока новые беды не нагрянули.

— Погоди, буна, не разбазаривай свою воду. Пастор посетит меня в пятницу, вот тогда и приходи в добрый час со своим пучком иссопа, так оно лучше, чем два раза беспокоиться!

— Был сегодня и через три дня явится снова?!

— Да, по-видимому, климат селения ему по душе.

Кюре демонстративно засопел.

— Разве к нашему воздуху подмешана сера?

— Ты не прав, буна, он, похоже, святой человек.

— И чего ради он сюда заявился, этот святой?

— Выразить соболезнование, как все!

— А зачем он снова придет, в пятницу? Опять с соболезнованиями? Он предвидит еще одну кончину? Уж не мою ли?

— Боже упаси! Этот человек хочет открыть школу в Сахлейне…

— Знаю.

— И он просто пришел, чтобы предложить мне отправить туда моего сына.

— Всего-навсего! И каков же был ответ нашего шейха?

— Я сказал, что подумаю до вечера четверга. А в пятницу дам ответ.

— Почему именно в четверг вечером?

До сих пор шейх улыбался с легкой насмешкой, ему нравилось поддразнивать кюре. Но внезапно лицо его посуровело.

— Я тебе все объясню, буна, чтобы ты меня после не упрекал, что я застал тебя врасплох. Если в четверг до захода солнца твой патриарх все еще не подоспеет выразить мне соболезнования, я отправлю сына к англичанину в его школу.

Прошло уже добрых четырнадцать лет с того дня — дня рождения Таниоса, — когда прелат посещал наше селение. Он взял сторону шейхини и держался ее до конца, возможно, потому, что считал себя ответственным за этот злополучный брак и злился на шейха, что поставил его в такое затруднительное положение. Он показал себя в этой распре таким ярым, таким бесчувственным в отношении страданий, причиненных жителям селения набегом людей из Великого Загорья, что они безо всякого почтения к высокому рангу и седой бороде наградили его тем же прозвищем, каким припечатали незадачливую шейхиню, — «саранчовый патриарх»: тогда-то он и заявил, что ноги его в Кфарийабде больше не будет.

Там без особого труда примирились с такой утратой. Стало хорошим тоном говорить, что без него легко обойтись, как на празднике Святого Креста, так и при обряде конфирмации, когда пощечина прелата должна надолго оставить на лице подростка памятный след: в исполнении буны Бутроса она выглядела достаточно лихо. Тем не менее сие подобие отлучения тяжким грузом ложилось на души верующих: всякий раз, когда наступали чья-либо кончина, опасный недуг либо неурожай — те житейские невзгоды, что побуждают спрашивать: «Чем мы прогневили Небеса?» — в памяти оживала ссора с патриархом, будто ржавый нож поворачивали в старой ране. Не пришло ли время покончить с этим? Разве поминки — не самый подходящий повод для примирения?

Во время похорон шейхини в Великом Загорье прелат, руководивший церемонией, над раскрытой могилой нашел слова утешения для каждого из членов семьи. За исключением шейха. А ведь тот позабыл обиды, свои и всего селения, он присоединился к ним в час печали; и как-никак он был супругом покойной.

Вышло тем оскорбительнее, что все семейство умершей и важные лица Кфарийабды стали свидетелями этой демонстрации пренебрежения. Шейх тотчас отправился к сторожу патриаршьего храма и объявил ему тоном чуть ли не угрозы, что намерен устроить в замке три поминальных дня и ожидает, что саийидна (его святейшество) патриарх соблаговолит прибыть, если же нет…

Весь первый день напролет, пока посетители чередой проходили перед ним, шейх только и делал, что втайне спрашивал себя: «Приедет или нет?» Он и кюре на другой лад повторил ту же смутную угрозу:

— Если твой патриарх не явится, смотри, даже и не думай корить меня за то, что я тогда сделаю.

Буна Бутрос два дня не показывался в селении. То была попытка испытать последний шанс, но его миссия ни к чему не привела. Возвратясь, он объявил, что саийидна отправился в поездку по селениям Великого Загорья и ему не удалось встретиться с ним. Столь же вероятно было, что они все-таки повидались, но кюре не смог уломать патриарха. Как бы то ни было, в четверг вечером, когда шейх, окруженный последними гостями, покидал поминальную залу, никакая митра на горизонте не маячила.

В ту ночь кюре не спалось. После двух дней напрасной тряски на спине у мула он был смертельно разбит, но даже такая усталость не утихомирила его тревог.

— И к тому же, — жаловался он хурийе, — когда имеешь дело с мулом, он понимает, куда идет, прямиком к пропасти не побежит. А эти двое, шейх и патриарх, несут на своих спинах всех христиан и с такой ношей, как козлы, норовят сшибиться лбами.

— Ступай в церковь и помолись, — сказала ему жена. — Если Господь смилостивится над нами, завтра он ниспошлет нам парочку мулов: одного владеть замком, а другого — в патриархию.

В ответ на Ваше письмо я счастлив подтвердить, что среди самых первых учеников Сахлейнской школы имелся вышеназванный Таниос Гериос, уроженец Кфарийабды.

Основатель нашего учебного заведения преподобный Джереми Столтон обосновался в Предгорье вместе с супругой в начале 1830-х.

В нашей библиотеке остался небольшой ларчик, в котором сохранен его архив, в частности, многолетние подневные записи вместе с отдельными заметками и письмами. Если Вам угодно ознакомиться с ними, Вы будете у нас желанным гостем, но, разумеется, Вы должны понять, что не может быть и речи о выносе этих бумаг за пределы школы.

Отрывок из письма преподобного Исаака, нынешнего директора Сахлейнской английской школы

I

Молитве буны Бутроса не хватило благочестивого рвения, ибо назавтра, войдя в Залу с колоннами, предшествуемый своей всклокоченной бородой, он убедился, что шейх все еще там, его одеяние не превратилось в сбрую, его уши не торчат так, что надо делать дыры в колпаке, а челюсти и губы под сенью седоватых усов нисколько не удлинились…

Похоже, он встал очень рано, а то и вовсе глаз не сомкнул, томимый собственными тревогами. Возле него уже толпились Гериос и несколько поселян. Кюре брюзгливо поприветствовал собравшихся и уселся у самого входа.