Леди Л. - читать онлайн книгу. Автор: Ромен Гари cтр.№ 26

– Прими их, – произнес он с такой доброй, нежной улыбкой, что Леди Л. запомнила ее на всю жизнь. – Они тебе принадлежат по праву.

Отягченные золотом и камнями руки старухи тяжело упали вниз. Мгновение она оставалась неподвижной, бесстрастно разглядывая Армана, затем опустила голову.

Вдруг что-то в поведении нищенки поразило Анетту. Она нагнулась, заглянула в ее открытые глаза, вскрикнула и с рыданиями убежала прочь; старуха, не совладав с волнением, скончалась.

На следующий день все миланские газеты писали о «самой невероятной загадке века» – старой нищенке, найденной мертвой в квартале Кампо с бесценным колье на шее, бриллиантами по двенадцати каратов в ушах, приколотым к ее лохмотьям золотым скарабеем и браслетами из золота и изумрудов на холодных запястьях.

Адвокаты Глендейла потратили два года на то, чтобы вернуть драгоценности, доказывая, что они были похищены в гостинице из шкатулки подзащитного. Какие только гипотезы не выдвигались, однако имя Анетты не всплыло ни разу – ни в газетах, ни в ходе следствия. Итальянский писатель Ардити положил этот случай в основу одного из самых известных своих романов.

Анетта всю ночь проплакала у себя в номере. У нее даже подскочила температура, и она несколько дней не вставала с постели. Впервые после знакомства с Арманом она его боялась. Она чувствовала себя униженной, презираемой, отвергнутой, и вся та энергия, необузданность, страсть, что еще оставались в ней, вся оскорбленная женственность побуждали ее перейти грань, которая отделяет любовь от ненависти; одной иронии было уже недостаточно, кокетничанье, шутки теряли смысл и свои защитные свойства; она отдалась водовороту страстей, эмоций: к дерзким мечтам о торжестве возмездия примешивались глубокое отчаяние и душевная боль, притупить которую были не в силах даже слезы. Едва оправившись от болезни, она поездом уехала в Комо искать защиты и утешения подле того, кто единственный по-настоящему ее понимал и во всем поддерживал.

– Я больше так не могу, Дики, Не могу больше. Не могу и… не хочу.

Глендейл нежно прижал к плечу голову расплакавшейся девушки. На его бесстрастном, с восточными черточками, лице, в застывшем взгляде слегка раскосых глаз промелькнуло выражение радости – как у человека, весьма довольного тем, что ему наконец удалось похитить из Лувра саму «Джоконду».

– Я умоляю вас, Дики, помогите мне. Он погубит меня… а я… я так его люблю!

– Успокойтесь, вы с ним оба – страстные натуры, вам совершенно недоступны умеренные широты, а только на них человек еще сохраняет шансы продлить свое счастье. У него – экстремизм души и идей, у вас – экстремизм сердца и чувств… Очень скверно! Страсти, как сердечные, так и идейные, в конечном счете превращают мир в джунгли. Вспомните эти строчки из Уильяма Блейка: «Tiger, tiger, burning bright, in the forests of the night…» [16] Я не знаю более яркого и точного образа страсти…

– Но что же делать, Дики, что делать?

– Полноте, дитя мое, ведь это так просто! Откажитесь от встреч с ним. А чтобы вы меньше страдали первое время, мы могли бы уехать месяцев на шесть в Турцию. Весна на Босфоре залечивает любые раны.

– Это не поможет, Дики. Слишком близко. Стоит мне только оттуда вернуться, как я тотчас брошусь к нему в объятия. Я не могу без него жить… Боже мой, Дики, что со мной станет?

Глендейл задумался.

– Мне, право, видится только одно, что мы можем сделать, – сказал он наконец. – Учитывая ту исключительную страсть, какую он вам внушает, выбор у нас не большой, верно? Необходимо сделать так, чтобы у вас просто не было физической возможности видеться с ним. Вначале будет нелегко, но жизнь есть жизнь, и через год или два нам, я уверен, удастся преодолеть эту трудность.

– Поверьте, это бесполезно. Даже если мы с вами уедем в Китай. Я себя знаю.

– Видите ли, это, не совсем то, что я имею в виду, – доброжелательно проговорил Глендейл. – Мне кажется, единственный способ отгородиться от него – толстые стены да непрерывный, строжайший надзор, который лишил бы Армана всякой возможности встречаться с вами.

– О чем вы? Не могу же я все свое время проводить в крепости.

– Да нет же, дитя мое. Не вы. Он. Это очень легко устроить» поверьте. Нам не составило бы никакого труда заточить Армана в одну из тех респектабельных тюрем, что итальянцы унаследовали от австрийцев и содержат теперь в образцовом порядке.

Она с ужасом посмотрела на него:

– Дики, вы чудовище! Я вам категорически запрещаю! Если вы сдадите его в полицию, вы меня больше никогда не увидите! Я покончу с собой.

Он взял ее за руку:

– Анетта, подумайте как следует. Здоровье у меня не ахти какое… Врачи говорят, старею. Детей у меня нет. Когда я думаю о своих садах, своей любви, своих картинах… И вы, и я, мы оба обладаем способностью привязываться к предметам, как к друзьям, любить их, заботиться об этом загадочном мире, который называют неодушевленным… Вещи становятся неодушевленными, только когда их бросают. Предметам, чтобы начать жить, необходимо внимание, дружба… Когда я умру, все то, что составляло мою вселенную, рассыплется, рассеется как дым… Осознавать это так мучительно. Я хотел бы, чтобы после меня вы позаботились о моем сказочном мирке. Я хотел бы, чтобы вы вышли за меня замуж.

Она смерила его недоверчивым взглядом:

– Дики! Вы даже не знаете, кто я.

– Я знаю все. Уже почти год я исследую ваше прошлое и не думаю, что осталось много такого, чего бы я не знал. Могу даже сказать больше: следов вашего прошлого почти не осталось. Мне далось это нелегко, но теперь любой, кто стал бы искать в мэрии свидетельство о рождении Анетты Буден, только напрасно потратил бы время. А все эти глупости, как-то: происхождение, дворянство, титул, – вызывают у меня только смех и даже злость. Я их ни в грош не ставлю. Моя жена – цыганка – была уличной танцовщицей, когда я ее встретил, но в ней чувствовалась порода, истинная, природная утонченность. Единственное, что стоит ценить в человеке, – это чувство собственного достоинства, и вы в высшей степени наделены им. Вы были бы для меня превосходной спутницей, идеальной наследницей всего того, чем я владею. Вез вас в моих картинах будут видеть только деньги, мои дома осиротеют и постепенно погрязнут в уродстве, от моих садов повеет мерзостью запустения… Нельзя так поступать с вещами, которые любишь, Анетта, – мы нужны им.

Она была ошеломлена, потрясена до глубины души: более трогательного признания девушка не могла и представить. Но она только покачала головой:

– Я бы так хотела сказать «да», Дики. Только это невозможно, это было бы нечестно по отношению к вам. Я не могу жить без Армана. Вы знаете, что это такое.

Он поцеловал ее в лоб.

– Да, малыш, – грустно проговорил он. – Да. Я знаю, что это такое. Тогда… Едем в Равенну.

Но он подал ей мысль о бегстве, и всю ночь она не могла сомкнуть глаз; потрясенная, отчаявшаяся, курила сигарету за сигаретой, грезила свободой, но понимала, что освободиться не сможет. Она начинала сознавать, что любовь может стать жестоким рабством и тот, кто захочет разорвать его цепи, должен обладать незаурядной силой воли, которой у нее, судя по всему, не было. Вот Арман, тот прочно усвоил, что нет ничего дороже свободы и что ради нее можно не колеблясь пожертвовать всем, но она определенно не сумела воспользоваться его уроками. Действительно, размышляла она, вздыхая, нужно было выковать характер, перейти, как он говорил, к прямым действиям, проникнуться, наконец, той доктриной, что ей внушали, и бросить бомбу, чтобы избавиться от своего мучителя.