Академический обмен - читать онлайн книгу. Автор: Дэвид Лодж cтр.№ 55

— Да.

— Кажется, нам придется немножко нарушить правила движения.

— Не волнуйтесь, Моррис. Все это пустяки.

До перекрестка с кольцевой дорогой пробка растянулась больше чем на километр. Моррис покинул свой ряд и с ревом помчался по встречной полосе, а вслед ему протестующе загудели возмущенные водители. И прямо перед перекрестком так называемая инвалидная коляска (скорее, эвтаназия на колесах, сказал бы он: достаточно прокола передней шины в этой сумасшедшей трехколесной табакерке — и вы покойник) очень кстати замешкалась, и «лотус» вскочил обратно в ряд.

— Видала? — ликующе сказал он. Но, к сожалению, полицейский инспектор тоже наблюдал за маневрами Морриса. Он пошел ему навстречу, расстегивая карман на куртке.

— Ну вот, — сказала Мэри Мейкпис. — Теперь вас оштрафуют.

— Ты не могла бы еще немного порелаксировать?

Чтобы заглянуть в машину, полицейскому пришлось согнуться почти пополам. Моррис потыкал большим пальцем в сторону Мэри Мейкпис, которая с высунутым языком пыхтела как паровоз, закрыв глаза и обхватив руками живот.

— Неотложное дело, инспектор. Эта молодая дама вот-вот родит.

— Ах ты, — сказал инспектор. — Ну что ж, хорошо, но уж вы поосторожней, не то оба попадете в больницу. — Довольный своей шуткой, он придержал движение, и они проехали на красный свет. Моррис благодарно помахал ему рукой. И привез Мэри Мейкпис на вокзал за пять минут до отправления поезда.

В университет Моррис поехал по только что открытому участку кольцевой дороги — головокружительному сплетению туннелей и пролетов, которые должны были войти в маршрут планируемого розыгрыша гран-при. Откинувшись в своем ковшеобразном сиденье, он вел машину на манер профессионального гонщика, положив на руль прямые руки. В самом длинном туннеле, вдали от полицейского ока, он вдавил в пол акселератор и с удовлетворением слушал, как гул из выхлопной трубы эхом отражается от стен. Пулей вылетев из туннеля, он вписался в длинную наклонную параболу, зависшую над крышами домов. Отсюда была видна панорама всего города, и в этот самый момент выглянуло солнце и залило светом бледные бетонные фасады современных построек, многоэтажные здания и серпантины автострады, четко вычертив их на фоне мрачной массы столетних трущоб и пришедших в упадок фабрик — как будто семена города 20 века, давно посаженные в землю, наконец проросли и потянулись к свету, пробиваясь сквозь спекшийся и истощенный фунт викторианской архитектуры. Морриса этот вид тронул за душу, так как прорастающий город, несомненно, был американским по стилю — именно на это вечно жаловались местные чинуши, — и у него появилось странное чувство, будто он оказался на американской границе в самом неожиданном месте.

В одном только не было сомнения — до приличной музыки на радио им еще ох как далеко. Когда он въезжал в университетские ворота, часы на башне прозвонили девять и один несносный диск-жокей на «Радио-1» сменил другого. Охранник с шиком отдал ему честь: с тех пор как Моррис успешно прекратил сидячую студенческую забастовку, он стал широко известным и уважаемым на кампусе человеком, а благодаря оранжевому «лотусу» его повсюду мгновенно узнавали. В столь ранний час с парковкой не было никаких проблем. Преподаватели Раммиджа любили жаловаться на неувязки в расписании, но истинной проблемой было их нежелание преподавать раньше десяти утра и после четырех вечера, а также в обеденные часы, а также по средам во второй половине дня, а также в любое время в конце недели. Так что они едва успевали просмотреть свою почту, не говоря уже о преподавании. Не зная о местных джентльменских традициях, Моррис назначил занятия с одной из групп на девять утра — к большому ее неудовольствию, и именно на встречу с ней направил он свои стопы — не слишком быстро, ибо студенты всегда опаздывали.

Со времени его приезда в Раммидж английская кафедра перебралась на новые квартиры. Теперь она располагалась на восьмом этаже недавно построенного шестигранного здания — одного из тех, что просматривались с кольцевой дороги. Переезд происходил в пасхальные каникулы и вызвал много стонов и зубовного скрежета. Что там исход евреев из Египта! Проявив свойственную ей эксцентричность и вместе с тем трогательную заботу о личной свободе наперекор логике и целесообразности, администрация позволила всем сотрудникам самим решать, какую мебель они хотят взять с собой в новое здание, а какую заменить. Последовавшие за тем пертурбации вконец запутали нанятых для этого рабочих и привели к многочисленным ошибкам. В течение двух дней два каравана носильщиков сновали из одного здания в другое, таская туда и обратно примерно одинаковое количество столов, стульев и картотечных шкафов. Шестигранник, который еще толком не успели обжить, уже оброс легендами. Он был построен из блоков, и уверенность в прочности его конструкции была подорвана спешно распространенными ограничениями на общий вес книг, которые каждому преподавателю позволялось иметь на полках. Наиболее сознательные сотрудники в первые недели поселения занимались тем, что с обиженным видом взвешивали свои книги на бытовых весах и писали на клочках бумаги длинные колонки цифр. Число лиц, которым разрешалось одновременно находиться в кабинете или аудитории, также было ограничено. Еще поговаривали, что все окна, выходящие на запад, запечатаны по одной причине: если все обитатели комнат по случайности одновременно высунутся из окна, здание завалится. Снаружи дом облицевали глазурованной керамической плиткой, которая должна была сопротивляться разрушающим атмосферным воздействиям на протяжении пятисот лет, но посадили ее на низкосортный клей, так что она уже местами начала отваливаться, и подступы к новому зданию украсились табличками «Опасная зона! Осыпается плитка». И предупреждения эти не были напрасными: как только Моррис поднялся по лестнице, под ноги ему упал и разлетелся на куски керамический квадрат.

Одним словом, не стоило удивляться тому, что переезд послужил поводом для сокрушенных жалоб со стороны сотрудников английской кафедры, но у нового здания была одна особенность, которая, на взгляд Морриса, целиком искупала его недостатки. Там был лифт, которого он в жизни никогда не видел, с чудным названием «патерностер». [21] Лифт состоял из бесконечной цепочки открытых кабинок, движущихся вверх и вниз в двух шахтах. Движение его, естественно, было более медленным, чем у обычного лифта, поскольку лента никогда не останавливалась, и входить в него надо было на ходу, что избавляло вас от утомительного ожидания. К тому же это придавало обычной, рутинной процедуре езды на лифте своего рода экзистенциальный драматизм, поскольку входить в лифт и покидать его надо было с точным расчетом по времени и известной решительностью. Для пожилых и ослабленных «патерностер» представлял собой серьезное испытание, и многие из них предпочитали карабкаться по лестнице. Не внушали уверенности и таблички, прикрепленные к выкрашенным красной краской устройствам экстренного отключения на каждом этаже: «Для аварийной остановки лифта опустить красный рычаг. Запрещено освобождать людей, застрявших в кабине лифта или его механизме. Обслуживающий персонал устранит возникшую неисправность при первой возможности». В будущем собирались запустить и обычный лифт, но пока он не действовал. Моррис не жаловался: он полюбил «патерностер». Возможно, это было возвращением к его детскому увлечению качелями-каруселями; кроме того, лифт также был для него на редкость поэтичной машиной, особенно если проехаться на нем по кругу, исчезая в темноте наверху и внизу и возносясь или опускаясь к свету между этими крайними точками. Это вечное движение было готовой иллюстрацией всех систем и космологии, основанных на принципе вечного обновления, а также календарной мифологии, смерти и возрождения архетипов, теорий исторических циклов, метемпсихоза и концепции литературных модусов Нортропа Фрая.