– Да ведь на билете ничего нет. Даже дата стерлась. Опять небось налакался валерьянки?
Дог посмотрел на меня умоляюще. Только теперь я заметил на его черной морде, вокруг слюнявых губ, клочки белых, а точнее, седых волос. Себастьян был уже не первой молодости.
– Не будем терять время, старик. Каждая минута дорога. А может быть, ты не хочешь?
– Знаешь, что я думаю, Себастьян?
– Что? – спросил он, нетерпеливо переступая с одной пары лап на другую.
– Что все это обман. На самом деле нету никакой зеленой долины и золотой усадьбы, нет ни Терпа, ни Эвуни.
– Да ты же сам там был.
– Кто его знает? Может, мне почудилось. Может, это какое-то внушение или гипноз. Может быть, я просто не по годам развитый впечатлительный мальчик с буйным воображением.
– Старик, я тебя хорошо знаю. И сознательно открыл тебе тайну, потому что изо всей этой ребятни у тебя единственного варят мозги. Я уже не молод. Рассказывать сказки – не мое хобби.
– Но стоит мне хорошенько подумать, и я понимаю: что-то тут не так. Учти, я ведь занимаюсь в кружке теоретической физики.
– Я же тебе объяснил, в чем вся штука. Когда-нибудь и другие до этого дойдут. Впрочем, я не настаиваю. Вольному воля.
Но говорил он как-то не очень уверенно и смотрел на меня собачьим взглядом, в чем не было бы ничего удивительного, если б собачьим взглядом смотрела обыкновенная собака. Поколебавшись, я сказал:
– О'кей, Себастьян. Вперед.
– Thank you,– коротко, с явным облегчением ответил он.
– Но куда бы нам спрятаться?
– Зачем прятаться? Жаль время терять. И здесь неплохо.
И уставился мне в глаза. Я все же немного на него злился, и, видно, что-то внутри меня противилось – я еще долго слышал шум ветра, стоны каких-то дверей, рычание первых автомобилей и приглушенный детский плач за стеной.
А там еще не кончился тот вечер. Небо было усыпано звездами; несметные их количества мерцали в синеватой черноте. Время от времени то одна, то другая скатывалась вниз и гасла над светлой полосой, изгрызенной неровной линией горизонта. Все мы, конечно, прекрасно знаем, что это метеориты, но приятнее считать, что звезды: ведь падающая звезда обещает исполнение желаний.
Ноги утопали в мокрой от обильной росы траве. По больному уху кто-то полз – жучок или букашка, но вначале мне показалось, что это кровь пульсирует в распухшем ухе. Вокруг оглушительно стрекотали сверчки; трудно было поверить, что это маленькие насекомые, а не мощный электронный ансамбль. Кто-то шел по газону; наверно, Себастьян, подумал я, но это был человек; он покашливал и что-то протяжно бормотал себе под нос или негромко напевал, а следовательно, мог быть только Константием, серебристым старцем, дожидающимся возвращения своего строптивого внука Винцуся.
– Быстро за мной, – взволнованно и глухо, точно со дна колодца, прорычал Себастьян.
И торопливо зашагал вперед по откуда-то известной ему дороге. Я бежал за ним; унизанные холодными капельками ветки хлестали меня по лицу. Вскоре мы остановились на краю обрыва. Я подумал, что Себастьян решил передохнуть. Но он настороженно осматривался, прислушивался, принюхивался, почти касаясь вывалившимся из пасти языком черной земли. Видно, мои глаза уже немного привыкли к темноте, потому что я убедился, что не такая уж она непроглядная и еще можно различить очертания отдельных деревьев, кустов и даже больших камней.
Невдалеке кто-то смеялся, кто-то кого-то негромко звал, булькала, точно под ударами весел, вода. В крутой стене глиняного обрыва, над которым мы стояли, чернели таинственные отверстия – ласточкины гнезда. Далеко внизу мерцала река; в это мерцание погружались и снова выныривали какие-то чудовища. Иногда мелькало светлое пятно человеческой руки, ноги или выпяченного зада. Я сразу, будто эта картина была откуда-то мне знакома, догадался, что пастухи купают в реке лошадей. А кричат и неестественно смеются они потому, что поблизости, в излучине, купаются девушки. Я даже разглядел их фигуры, потому что некоторые из скромности не сняли белых рубашек.
Себастьян вдруг залаял. Лаял он мрачно, громким басом, как обыкновенная цепная дворняга. И мне вдруг показалось, что это вовсе не мой пес-изобретатель, бывший путешественник с изысканными манерами, а кто-то чужой и дикий.
– Себастьян! – со страхом тихо позвал я. Он на минуту умолк и спросил с досадой:
– Чего тебе?
– Нет, ничего. Чудно здесь как-то.
Себастьян снова попытался залаять, но тщетно: то ли сбился с ритма, то ли забыл, как это делается, – и протяжно, хрипло завыл. Я невольно взглянул на небо, ожидая увидеть полную луну, однако ни следа, ни хотя бы намека на луну не обнаружил. Такая уж она была, эта августовская ночь, – на редкость звездная, но безлунная.
– Я здесь, – тоненько сказал кто-то.
Это была Эва. Она стояла за нами в своем белом платье, держа в руке белые туфельки, и тяжело, точно после долгого бега, дышала.
– Ну наконец-то, слава богу, – задрожав всем своим могучим телом, сказал Себастьян. – Вы готовы?
– Сама не знаю, – неуверенно проговорила Эва. – Может, я делаю глупость?
– Бежать. Бежать, пока не поздно, – зарычал Себастьян. – Мало вы настрадались? Сколько можно томиться в неволе? – мягче добавил он.
– Тсс, внимание, – прошипел я, потому что рядом раздались странные звуки.
– Лошадей из реки выводят,– сказал Себастьян, настороженно шевеля ушами.
Действительно, вскоре послышался мерный топот стреноженных лошадей; казалось, кто-то раскачивает гигантскую колыбель.
– Ну, в путь, ночи теперь короткие, – приказал Себастьян. – Ты иди последним и оберегай нашу даму.
– Куда мы идем? Я боюсь темноты и вообще… – шепнула Эва.
– В город. Там чего-нибудь придумаем.
Мы стали спускаться по пологому склону. Себастьян поминутно останавливался и поджидал нас, потому что мы то и дело запутывались в кустах и высоких травах.
– Ему можно доверять? – тихо спросила Эва.
– Кому?
– Ну псу этому. Какой-то у него подозрительный вид.
– Он в предыдущем воплощении был лордом-путешественником. Получил прекрасное воспитание. Вы разве его не знаете?
– Тут столько разных тварей вертится…
– А Себастьян вас давно знает. Это он организовал побег.
Эва внимательно посмотрела на покачивающийся перед нами могучий корпус Себастьяна Пес-изобретатель ступал очень осторожно, придерживая своими огромными, типично английскими зубами мокрые ветки, чтобы они не хлестали Эву.
– Ах, если бы папа был с нами, – вздохнула Эва. – Мой папа – астроном. Я родилась на южных островах, мама тоже оттуда. Вы, наверно, обратили внимание на мои глаза. Там у всех такие. Мама умерла, когда я была совсем маленькая, – не вынесла здешнего климата. И теперь мы одни на свете. Но вам до этого нет дела.